Они подошли к узкой двери в холл. Арбитраторы, стоявшие там на часах, разом взяли на караул.
— И я уверен, что эти проблемы в любом случае не обязательно фатальны для вашего предприятия, — произнес Санджа, когда они свернули в коридор. Он был настолько узким, что только четверо маленьких сервиторов могли достаточно свободно идти по двое в ряд. — Есть различные диагностические церемонии, которые я мог бы провести в крепости как есть. Они не будут обладать церемониальным весом Гелиспекса, официальный штамп которого, как я понимаю, является традиционной частью наследования. Однако, если вам нужно простое генетическое подтверждение, чтобы можно было перейти к юридической стороне вопроса, я, скорее всего, смогу удовлетворить ваши требования. Еще раз, кто эти двое?
— Один — сын от ныне покойной жены торговца, второй — сын наложницы, рожденный в самой флотилии, согласно нашей информации.
— Что ж, я гарантирую, что, поработав день-два с их образцами, я смогу… Арбитр?
Кальпурния встала как вкопанная в середине коридора, читая сообщение под одной из ярких потолочных ламп. Когда она закончила, ее рука дернулась, как будто хотела отшвырнуть его подальше.
— Не могу поверить. Что себе возомнил этот идиот — что он на каком-то гребаном карнавале? Какого черта он тут вообще делает?! — Она снова двинулась вперед со скоростью, которую Санджа счел не слишком соответствующей ее положению. — Почему он не остался там, где ему было велено?
— Арбитр, могу ли я спросить, о ком вы говорите?
— Симова! Этот надутый, пучеглазый преподобный Симова.
«Гига VII», флотилия Хойона Фракса, доки системы Батриста
Кто-то сказал ему, что они снова внутри системы, на последней остановке, где можно было перегруппироваться, прежде чем нырнуть в варп-течение, низвергающееся к Гидрафуру. Нильсу Петроне, больше не энсину, но будущему вольному торговцу, было все равно. Он уже почти забыл, что существовали флотилия, система, Империум за ее пределами. Его мир сузился до размеров сводчатого покоя на «Гиге VII», широкой кровати с балдахином, стоящей на возвышении прямо под центром высокого купола, и собственного тела и боли.
Периодически Петрона пытался убедить себя, что раньше ему было хуже от того, что он не понимал происходящее с ним до конца, а теперь, когда знает, что именно терзает его тело, он в силах справиться со всем, что еще могло случиться. Но иногда ему становилось так плохо, что это переставало помогать, и боль была настолько сильной, что он терял способность достаточно ясно мыслить, чтобы хоть в чем-то себя убеждать. Они не помогали ему справиться с болью. «Твой организм должен привыкнуть к изменениям», — так они говорили. «Если мы хоть немного тебя обезболим, то тело может утратить способность руководить изменениями», — так они говорили. «Мы не будем рисковать тобой», — так они говорили.
Может быть, так и было, а может быть, и нет. Он считал, что этим вопрос не исчерпывается. Магосу, судя по всему, не было дела до боли, но вот, когда д’Лесте наблюдал, как спазмы выжигают нервы Петроны, словно солнечные вспышки, его глаза загорались, а язык подползал к краю рта.
Когда ничего не болело, он спал, сколько мог. В такое время он зачастую просто проваливался в бессознательное состояние или, по крайней мере, в блаженную дремоту, в которой ему не хотелось думать ни о чем тревожном. А вот когда боли было как раз столько, что она проходила по его нервам, как точильный камень, и делала мысли холодными и острыми, тогда Петрона осторожно прикрывал глаза и работал над своими планами.
Когда изменение завершится, он унаследует хартию и станет новым вольным торговцем Фраксом. В этом он им верил. Гостей для того злосчастного ужина выбрали не потому, что это помогло бы сплотить флотилию, как сказал им ныне покойный идиот Генш, — это был способ собрать всех перспективных кандидатов, которых на пару определили д’Лесте и Бехайя, способ ввести им первую порцию сыворотки.
Никто во флотилии не знал, испытывались ли ранее генетические процедуры, придуманные Диобанном. Хоть где-либо или когда-либо. Магос основывался на манускриптах, которые нашел в обломках исследовательского корабля, что изучал некий род ксеносов-наемников, а также трактатах о трансформирующем геносемени Астартес, которые, предположительно, никогда не выходили за пределы биокузниц Марса. Но сами эти процедуры были неизвестной величиной, и для них нужно было каким-то не вызывающим подозрений образом подвергнуть кандидатов воздействию сыворотки, запускающей изменения.
И Петрона был единственным, кто выжил, хотя д’Лесте как-то не слишком осмотрительно поведал ему, что им пришлось не раз вытаскивать его с самого края бездны. Он стал тем, на кого они больше всего надеялись, с кем по-настоящему хотели работать, и плюсом, конечно, стал тот факт, что он был действительно похож на молодого Хойона Фракса.