— Это значит, что я правда сын Хойона? — нерешительно спросил Петрона, когда услышал об этом.
У него во рту был пучок трубок, перегоняющих сыворотку, поэтому ему приходилось осторожно выговаривать слова. Но д’Лесте и Тразелли, которые присматривали за ним в тот момент, взорвались смехом.
— Ну ты и нахал… Ты не сын торговца, — ответил Тразелли. — Ты что, не знаешь? В последние годы шлюхам старика позволяли иногда гулять на сторону. Да и вообще, он всегда был не особо похотлив. Я слышал, кое-где поговаривали, Гайту даже приходилось чуть-чуть стимулировать его, чтобы получился хоть какой-то наследник, хотя если б он тогда знал, что мы теперь все знаем, то, наверное, и не заморачивался бы.
Они все ненадолго затихли, пока один из помощников сервиторов Диобанна вытаскивал трубки из глотки Петроны. Когда кашель затих, а воду, которой он полоскал рот и отплевывался, больше не подкрашивала кровь, Петрона промокнул глаза и осторожно спросил, что именно имел в виду Тразелли. Они достаточно дружелюбно объяснили ему — им уже, похоже, было все равно, сколько ему известно. Какую угрозу могло представлять это потеющее то и дело сглатывающее существо, окутанное медицинскими приборами? И это было хорошо.
— Варрон Фракс. Ты, наверно, слышал его имя, — сказал д’Лесте. — Это он — наша цель, или, по крайней мере, его претензии на хартию. Его требование необходимо переломить ради самой хартии, ради имени Фраксов и флотилии. Может, это жесткое решение, но мы в первую очередь верны роду, как мы его видим. Варрон неприемлем. Избалованный бездельник, который не трудился, чтобы заработать хартию… Ему просто повезло, что в нем плещется чуток фраксовских генов. И, если принцип наследования настолько скверно задуман, что базируется на этом, а не на истинном достоинстве, ну что ж, тогда мы можем бросить ему вызов.
Выражение лица апотекария было чуть более напряженным, чем следовало, и, слушая его, Петрона понял, что д’Лесте заставляет себя верить в то, что говорит. С того самого момента он не сомневался, что это все — просто захват власти, не более. И это тоже было хорошо.
— В любом случае, — высказался Тразелли, — если бы не было других прямых наследников, то все было бы намного проще. Ключевой элемент — близость крови, понимаешь? Ты довольно умный мальчик. Ну и, хотя я в этом не особо понимаю — я знаю, как пускать кровь, но не как играть с ней, ха, — идея такова: если мы покажем эту близость крови, то дело в шляпе.
Близость крови. Хороший термин. Петрона запомнил его тогда и вспоминал теперь, когда лежал на кровати под балдахином и наблюдал за сервиторами Диобанна с их паучьими конечностями и инкрустациями из перламутра, слоновой кости и рубина. Они парили между биотическими чанами и сосудами для проб, центрифугами и рядами трубок и чаш. Время от времени один из них выпускал червя из конечности или лица, и тот проникал в какое-нибудь отверстие в стоящих рядом кафедрах, где находились когитаторы. Петрона понимал, что они таким образом общаются с машинами, может быть, — не только этими, но и другими, в иных частях корабля, хотя и не мог додуматься, как это происходит. Лекторий Диобанна находился позади его головы, но из-за слабости он не мог повернуться и увидеть его. Магос стоял там, когда руководил сервиторами и какое-то машинное ведьмовство позволяло ему видеть их глазами и контролировать без каких-либо команд, которые Петрона мог бы слышать.
Со стороны ног, над дверью в палату, висела большая пикт-пластина, на которой постоянно рябила и волновалась мозаика изображений: изящные: узоры из линий и кругов, выписанных зеленым светом, странные сероватые овалы и эллипсы, которые как будто шевелились и плавали, причудливые полоски меняющихся цветов и вращающиеся руны, которые Петрона не мог прочесть. Во время предыдущего визита Диобанна он набрался храбрости спросить, что это за образы, и магос ответил: «Так я вижу твою кровь». В этой фразе было что-то настолько пугающее, что он лег, закрыл глаза и не открывал до тех пор, пока не уверился, что Диобанн ушел.
Если бы не было прямого наследника, Варрона, то флотилии, пожалуй, вовсе не пришлось бы заниматься этими манипуляциями или они обошлись бы легким вмешательством. Но раз уж преемственность оспаривалась в суде Адептус, они должны были привезти не просто образец ткани, но самого кандидата, в крови которого был бы генетический след Хойона Фракса. Неудивительно, что Петрона чувствовал боль, когда в нем циркулировали искусственные вирусы и алхимические сыворотки, искажающие и переписывающие фундаментальную структуру крови, чтобы ее отпечаток выдавал его за сына человека, который не был его отцом.