Поэтому он позволил Диобанну и д’Лесте работать над собой. Когда они будут довольны результатами — так ему сказали, — его переместят на «Обещание Каллиака», где над ним поработает и Гайт. Он научится говорить о Хойоне как об отце, говорить о флотилии как о своей собственности и никогда не вызовет подозрения даже у того, кто действительно провел первые десять лет жизни со своим отцом Фраксом. Когда все закончится, он станет маленьким принцем-негоциантом, роскошно разодетым и правильно подготовленным, он будет танцевать на ниточках у распорядителей флотилии и быть их смазливеньким лицом, когда понадобится.
И это тоже было хорошо. Правда. Все это было хорошо.
Бывший Нильс Петрона, будущий Петрона Фракс, не знал, получится ли у Диобанна этот фокус. Превозмогая боль и периодические обмороки, он узнал больше, чем позволял им видеть, и знал, что распорядители не были уверены, обманут ли подделанные образцы крови Арбитрес и смогут ли они на самом деле заполучить наследие Хойона. Они поставили на удачу. Но он уже решил, что вне зависимости от того, получится ли у них или нет, он им кое-что должен за свою мать, и за Ренджилл, и Ниммонда, и Омью, и всех остальных.
Петрона спрятался под одеяло и сжал кулаки. Теперь он мог удерживать их, пока не досчитывал до пятисот, и ухмылялся, когда ногти глубоко врезались в ладони и оставляли маленькие полукруглые следы, красные от его странной меняющейся крови.
Нильс Петрона прибудет вместе с распорядителями флотилии на Гидрафур. И в конце путешествия, еще раз поклялся он самому себе, Петрона Фракс убьет их всех.
Крепость Арбитрес Скала Трайлан, Гидрафур
Преподобный Симова стоял на скошенной вершине скалы на краю запретной зоны, под высокими серыми стенами и зоркими бойницами одного из укрепленных наблюдательных пунктов Арбитрес. Рядом с ним находился герольд из нунциатуры епарха, которому нечего было делать, кроме как держать перед собой свиток, поскольку Симова, видимо, решил вести большую часть переговоров сам. Позади герольда в один ряд выстроились облаченные в белые доспехи Адепта Сороритас, сестры ордена Священной Розы, которых Симова отобрал из гарнизона собора в Августеуме. Глухие шлемы типа «Крозиат» прикрывали их лица от сильного морского ветра.
Кальпурния наклонилась над пикт-транслятором и следила за этой сценой, записываемой оптиконами наблюдательного поста; ее глаза сузились от гнева, глядя, как маленький голографический Симова тычет пальцем в миниатюрного арбитратора перед собой. На посту имелось и устройство звукозаписи, но ветер над скалой и естественный шум передачи делали голоса неразборчивыми.
— У нас есть какое-то представление о том, чего ему надо? — спросила она, и арбитр Фесалка, техник по связи, помотала головой:
— Наш гость довольно-таки сильно настаивает на соблюдении протокола, мэм, поэтому, как только он оказался лицом к лицу со старшим офицером на посту, — вот он, проктор Аммаз, — то начал зачитывать свои верительные грамоты и тому подобное. Полный церемониал. Теперь он требует, чтобы его пропустили на саму Скалу. Я так думаю, у него есть какие-то поручения от епарха. Аммаз сказал ему «нет», но священник, судя по всему, не собирался принимать такой ответ. Начал болтать, мол, его обязанности святы и не нуждаются в разрешении смертных. Потом Аммаз сказал ему, что если они проникнут в запретную зону без выраженного предоставления права на пролет с эскортом, то их собьют, прежде чем они преодолеют два километра…
— Хорошо.
— …так что теперь священник опять начал уговоры. Он говорит, что прибыл, чтобы пообщаться с вами по делу, и что вы отчихвостите Аммаза по полной, когда узнаете, что он его так долго задерживал.
— Проктор Аммаз молодец, тем хуже для священника. Вы ему передаете инструкции, пока он там?
— Да, мэм, — ответила Фесалка. — Его связь активна, но встроена в шлем, так что священник ничего не слышит.
— Хорошо, — сказала Кальпурния, выпрямившись. — Подтвердите, что он не должен сдавать ни пяди земли. Буквально. Даже ни миллиметра. Если они попытаются пробиться вперед, то Аммаз должен отреагировать именно так, как он и говорил. Ни один арбитр никогда не угрожает попусту.
Ее левая рука неуверенно приподнялась и потянулась к шрамам над глазом, потом выражение лица стало твердым, и рука снова опустилась и легла на рукоять силовой дубинки.