Тварь в кровавом покрове безмолвно наблюдала за ними, и лазерные лучи, попадающие в ее тело, отражали в ее единственном круглом черном глазу. Она не отшатнулась и не упала, хотя обычно даже выстрел из лазпистолета имел ударную силу: часть поверхности цели подвергалась взрывообразному испарению, и это создавало импульс, отбрасывающий назад. Но красная фигура по-прежнему стояла, ее нижняя челюсть болталась на сломанных и вывихнутых суставах, и каждый новый ‚ выстрел выбивал из нее облачка пара. Лучи не пронзали ее как человеческое тело, а лишь выжигали кратеры на поверхности, как будто нечто преобразовало плоть в барьер почти непроницаемый для вспышек испепеляющего света.
Дробовик справлялся лучше. Под прикрытием лазерного огня женщина проползла вперед между разбитыми и перевернутыми скамьями, приставила приклад к плечу и выпустила еще три ярких громоподобных выстрела, которые разорвали уже испещренную дробью плоть. Домаса видела, как это происходит, видела раны, однако была не в состоянии об этом рассказать: существо пульсировало перед её зрением, словно язва, и она ничего не могла поделать, кроме как стараться не упасть на четвереньки. Но ее варп-око видело, что тварь начинает распадаться. Дробовик был как раз тем, что надо: лазерный огонь годился против живых существ, он мог причинить достаточную травму, чтобы живой организм перестал функционировать. Но чтобы сражаться с таким созданием, как это, необходимо оружие, которое сможет не только повредить тело, но и разрушить, физически рвать его на куски до тех пор, пока узел воли, стягивающей плоть воедино, не истощится. Сгусток варп-вещества внутри трупа, стоящего напротив, начал утекать и терять целостность — у него уже с трудом получалось растягивать конечности, а изорванная плоть шеи и плеч начала обвисать и оседать. Наследничек по-прежнему изображал какого-то треклятого героя, делая именно то, что она так упорно пыталась ему запретить. Кем он себя возомнил?
Ствол оружия Варрона раскалился и дымился, на нем мерцали значки: уровень энергии низкий, механизмы перегреваются. Но он все равно побежал вперед. Женщина с дробовиком снова начала перезаряжать оружие, и демонический труп перевел внимание на нее, но расчет огнемета не мог добраться до твари. Над его согнутой спиной пролетели лучи лазеров, послышались крики Черрика и бойцов; Рика был в двух шагах позади, его оружие, которым он пытался прикрыть их обоих, тоже приближалось к перегреву. Труп все еще не двигался. Один из выстрелов попал во второй глаз, и тот лопнул; передняя часть тела от попаданий обуглилась дочерна, и Рика уже видел места, где начинала проглядывать кость. Рика мог лишь думать: «Почему оно не умирает?»
Оно не умирало, и Черрик ненавидел тварь за это. Плоть существа, стоявшего перед ним, шипела и трескалась. Почему оно не шаталось и не падало? Черрик столько времени провел, учась тому, как ломать тела и отнимать жизни, и для его разума, напряженного и дерганого из-за всего, что происходило в данный момент, мешок плоти в прицеле начинал все больше и больше походить на тщательно просчитанное оскорбление, выражающее презрение к его умениям. Он бессловесно взревел, забыв, что это за тварь и что она может с ним сделать, и перешел в наступление. Он не потерпит сопротивления от этой насмешки, находящейся в растущей луже крови, и он не будет стоять как дурак, пока этот торгашеский ублюдок несется прямо под пули. Черрик сплюнул, и слюна зашипела на теплоотводной лопасти его сделанного под заказ хеллгана. Он выбросил опустевшую батарею, отбросил ее ногой и вогнал на место новую. Затем перешагнул через сломанную скамью, оказался рядом с двумя огнеметчиками, которые устанавливали свое орудие, пнул одного по ребрам и взревел, чтобы тот поторапливался.
Существо внутри трупа почувствовало, как природа вещей вокруг него изменяется. Оно не понимало, что это значит, потому что у него не было глаз, а вместе с ними и последнего примитивного аналога физического восприятия, и теперь оно обладало лишь психическим чутьем, притупленным краденой плотью. Оно никогда не воплощалось в материальной форме, не знало, как отличить одно материальное ощущение от другого. Но тварь начала неким образом чувствовать опасность: теперь приходилось прилагать усилия, чтобы двигаться и удерживать тело как единое целое. Существо хотело раздавить эти новые комья пылающих эмоций, которые его окружали, но ему не нравилось ощущение того, что приходится сжимать и стискивать воедино собственную материю, — это чувство было совершенно чуждым.