Астропат попытался облечь эти обрывки в доступную пониманию форму.
— С чем, — во весь голос спросил Квал, — борется магистр?
Никто не прислушался к нему. Многие астропаты несли чепуху, выходя из транса. Как правило, беспокоиться тут было не о чем.
Когда-то по этим галереям катились нагруженные боеприпасами тележки, доставлявшие заряды из бронированных складов на орудийные позиции. На их месте возникли коридоры, металлические полы и уступы которых застлали в несколько слоев мягкой джутовой тканью и синтетической шерстью, чтобы приглушить отвлекающий лязг сапог. Каркасы для потолочных светильников были расположены высоко на загибающихся внутрь стенах, чтобы их холодный металл не раздражал кончики пальцев, шарящих по рокриту. Люмены висели вдали и светили неярко — большинство людей, ходивших этим путем, полагались отнюдь не на зрение. Замысловатые прожилки и завитки, вырезанные по бокам проходов, были отполированы до блеска за одиннадцать веков бесконечных прикосновений.
Медленно шаркая по коридору, астропат Каппема тоже дотрагивался до стены. Он почти уже не нуждался в подобных касаниях и со временем все больше радовался этому, поскольку непрестанные труды иссушили его тело, и пальцы стали излишне чувствительными. Астропат передвигался короткими тихими шажками, ноги в домашних туфлях несли хозяина по наизусть знакомой дороге, и глаза ему не требовались. Двести восемь шагов до поворота к лестнице, ведущей на второй, трапезный ярус хоров. Затем коридор медленно изгибается вправо, и еще через сто восемнадцать шагов — винтовой трап, поднимающийся к лабиринту переходов, из которого можно попасть к основанию гнезда Каппемы.
Псайкер шел почти машинально, его ввалившиеся незрячие глаза не могли воспринимать света люменов. Прикасаясь к стене, Каппема тактильно ощущал углы и изгибы резьбы, словно окружающий воздух обзавелся собственными нервами.
На физический слой реальности накладывались следы и метки его братьев и сестер, других слепцов, проходивших этим путем из келий и часовен Куртины и нижнего донжона наверх, к медитационным залам, постелям для говенья и трапезным хоров. Подобные отметины всегда были здесь, они усеивали любую часть Башни, в которой появлялись псайкеры, и Каппема, как и все остальные, находил успокоение в присутствии товарищей.
Но сегодня, однако, ему было не по себе. На тридцать четвертом шаге по коридору, где линии на стене переплетались чередой узких спиралей, астропат миновал оставленный старшим астропатом Святосталью обрывок памяти. Краткий отзвук тонкого как бумага голоса пожилой женщины раздался в не-слухе псайкера, и в воздухе острым ножом повисло негодование. Святосталь размышляла о посланнике — человеке, явившемся, по ее мнению, от господ Мясных Кукол, так называемых поляристов. Этого «господина Лоджена» блокировали на борту его дромона в третичном доке, не позволяя ступить на станцию.
Каппема почувствовал, как проклятия, произнесенные Святосталью полдня назад, лезут к нему на язык. Затем астропат прошел место, где пси-отпечаток ощущался сильнее всего, и машинально проделал расслабляющее упражнение, которое помогло усмирить вспышку чужой ярости.
Разобравшись с ней, Каппема сосредоточился на длинной череде мысленных следов, наполненных странными пляшущими кадансами, характерными для Мехлио. Женщина хорошо фокусировала сознание и надежно поддерживала дисциплину, поэтому обычно не оставляла за собой такого сильного отпечатка присутствия.
В следах была тревога — если Святосталь гневалась на посланника, то Мехлио он беспокоил, — но также имелись оттенки дезориентации и неоправданного ожидания. Она провела в Башне достаточно времени, чтобы помнить о Торме Иланте, и радовалась, что Иланта возвращается сюда.
Каппема успел улыбнуться до того, как ему пришлось собраться и защитить свои мысли. Навстречу по коридору шагала колонна хористов, слишком плотно окутанных горелой ментальной вонью собственной усталости, чтобы уделить астропату хоть какое-то внимание. Каппема ощутил клубящиеся облака их сознаний, когда надзиратели хора дернули подопечных за ремни, заставляя цепочку прижаться к дальней стене.