Эти «кто-то» возникли перед ним: мерцающие, переменчивые силуэты, размытые пятна, щекотавшие Рыбикера глубоко внутри головы, — но краем глаза он видел их достаточно четко. Голь различил человека в обтягивающем комбинезоне и камзоле стража доков Бескалиона, того, кто на протяжении лет превращал былую жизнь уборщика в пытку.
Рыбикер не задумался над тем, как бескалионский страж мог оказаться в Бастионе Псайкана. Какая разница, вот же он! Один из ехидных ублюдков в камзолах с алой каймой, насмешливо зовущий Голя по имени, так же, как и раньше, когда они издевались над его слабоумием. Мерзавец помахивал над головой кушаком цвета хаки с униформы Белло и держал в руке пистолет, из которого убил мальчика. Рабочий был уверен, что слышит голос паренька:
«Голь, он убил меня. Ты дал мне подержать лампу, и за это он убил меня! Голь, я прощаю тебя, Голь, но ты должен убить его. Голь, мой дух обретет покой, когда ты убьешь их всех!»
Если Рыбикер и ощущал внешнее воздействие, сталкивающее его разум с катушек, то ему, пожалуй, было наплевать. Возможно, он даже приветствовал безумие как избавление. Когда уборщик ворвался в причальный зиккурат, его осознанное мышление угасло навсегда. Он смотрел на силуэты перед собой, не видя их по-настоящему, — на странных людей-хамелеонов, осевшую в их хватке седую женщину и двоих роскошно одетых мужчин.
Все они были для Голя просто препятствиями, которые нужно снести. Раскинув мощные руки, он яростно заревел на дружков убийцы. Мысли Рыбикера понеслись по замкнутой алой петле отмщения с голосом мертвого Белло в центре, уборщик ринулся вперед и принялся за дело.
Повесив щит на спину, Шира взбиралась по лязгающим металлическим ступенькам, таким крутым, что она могла бы помогать себе руками, как на вертикальном трапе. Позади нее, в переходе, который Даст и Роос не так давно обороняли от бунтовщиков, раздавались мрачный стук сапог и лязг оружия.
— Кальпурния вызывает дромон. Кальпурния вызывает дромон. Арбитры, есть кто живой?
Шира пыталась сдержать отчаяние в голосе. Арбитры пронеслись по соединительной трубе к воздушному шлюзу, который оказался закрытым, и арбитр-сеньорис едва справилась с желанием забарабанить дубинкой по металлу. Ответов на ее вызовы не было.
— Бруинанн! — рявкнула она. — Где ты, черт подери?! Если у тебя нет доступа к запорам люка, соедини меня с Реде.
Одновременно с этим Кальпурния сняла щит со спины, а двое других Арбитрес-щитоносцев протолкнулись вперед и примкнули к ней, создав в туннеле заграждение против того, что могло обрушиться на них из корабля.
Стены уже покрывались конденсатом от дыхания бойцов. Эдил-майорис бормотал в вокс-обруч команды на передачу в док отменяющих кодов, призванных подчинить дух машины в замках люка. Шира этого сделать не могла: она по-прежнему была обвиняемой, и дромон оставался ее тюрьмой.
Раздалось шипение, из люка повеял теплый воздух, а вокс Кальпурнии ожил и затрещал.
— Кто идет?! Отряд у люка, немедленно назовитесь, иначе применим оружие!
Шира узнала голос вокс-оператора, рядом с которой стояла во время стыковки. Тон у женщины был встревоженный, но не скованный напряжением боя.
— Это Шира Кальпурния! — резко ответила арбитр, — поднимаюсь на борт с подкреплениями. Доложите о ситуации с побегом.
Наступило молчание, и Шира уже опасалась худшего, когда люк скользнул вверх… но вместо преступной толпы, готовой отомстить ей за поражение, в проходе возник одинокий арбитратор, быстро надевающий шлем. Удивление на лице, впрочем, он скрыть не успел.
— Э-э… добро пожаловать на борт, мадам, эдил-майорис. — Он моргнул, уставился на стену щитов, заметил дула дробовиков, услышал щелчки взводимых пистолетов и жужжание дубинок. — Что-то случилось?
В дромоне Лоджена было тихо, ангар и Большая магистраль все еще пустовали после ложного приказа о запрете доступа. Кого-нибудь, наверное, уже направили в кабинет управляющего доками, чтобы выяснить, кто отдал распоряжение. Оракси не завидовал человеку, который окажется виновным: Бруинанн, может, и позволял себе небрежность, но Реде отличалась жесткостью, а Кальпурния была холодна, как железо в ледяном космосе. По слухам, она даже не выступала в свою защиту, когда ее привлекли по делу о бунте Фраксов, — хотела показать, что никто не должен считать себя превыше Закона. Ведущий арбитр не знал, пугаться ли такого образа мыслей или восхищаться им. Судя по репутации Кальпурнии, она проявила бы милосердие, только если бы Сам Император призвал ее к Трону и лично отдал распоряжение, да и то ей бы это не очень понравилось.