Прежде, будучи действующим астропатом, он выдерживал измождение тела и духа, которое просто прикончило бы молодого гордого Шевенна, шагнувшего в топку связывания душ. Его плоть и душу поддерживал цветок белого огня, посеянный в тот день. Но даже при этом с течением лет кошмары варпа начали понемногу ослаблять псайкера.
Послания и шифровки, втискиваемые им в собственный разум и выталкиваемые оттуда, начали растягивать и искажать его сознание. Терзая мысли астропата, они высасывали из него все силы, пока Шевенну не стало время от времени казаться, что вся его суть — всего лишь тонкая серая паутинка, распростертая над пылающей домной. С каждой новой загрузкой информации эта сеточка стонала под ее весом, и где-то в разуме псайкера лопались еще одна или две нити.
Иногда Шевенну казалось, что он искренне жаждал этого. С самого начала, еще на Черном корабле, Адептус учили юнцов безропотно принимать смерть. «Астропат покидает Тронный зал по замкнутой дороге, — говорили они. — Ты выходишь оттуда, испытав Его прикосновение, но им Он помечает тебя. Пройдет немного времени, и оно направит твою душу обратно к Нему».
С некоторыми спутниками Шевенна так и случилось. Больше дюжины их не пережили пылающий свет, обрушившийся подобно грозовому фронту. Когда огонь заполнил каждый закоулок его черепа собственными воплями астропата, а зрение померкло и угасло, внутри него возникли новые чувства, силой пробужденные к абсолютной ясности. С их помощью псайкер ощутил, как жизни вокруг него содрогаются, трепещут и порой обрываются от напряжения. Он выдержал. А затем дальнейшая работа выдубила его, будто кожу, и закалила, словно металл, как и Туджика, и Отранто, и горстку иных среди тысяч слабых астропатов, живших и умиравших рядом с ними.
Усталость начала проявляться очень нескоро, и за это время Шевенн успел научиться в гнездах самоконтролю, который позволил ему отчасти «уйти в отставку» — пересесть на более безопасное место в надзорном зале.
Был ли он счастливее тех, кто сгорел от напряжения за первые несколько лет? Было ли это лучше, чем потерять силы, стать идиотом, превратиться в опустошенный резервуар энергии внутри безжизненной телесной оболочки?
Или хуже, чем судьба астропатов, способных лишь вплетать в хор единственную ноту, отзываясь только на грубые уколы ментальных стрекал регентов? Когда белый огонь в центре его сознания воспарит свободно, насколько велика будет уцелевшая частица души, которую он унесет с собою к Трону?
Шевенн почти бессознательно перетасовал Таро, снял колоду и перевернул карты в руках. Затем он праздно положил обе стопки пластинок на столик. Астропат не сосредотачивался на них, не пытался напитать своей энергией. Однако, открыв карты и коснувшись изображений кончиками пальцев и пси-восприятием, он замер.
Перевернутая Гора; рядом с ней — Судья, карта, появлявшаяся в каждом гадании после смерти Отранто. Пальцы Шевенна пробежались по линиям проводков и утонченных стеклянных вставок, создававших рисунки, которые он никогда не видел по-настоящему. Что-то надвигалось.
Вот почему, когда его старший слуга через переговорную решетку в двери сообщил, что нужно подниматься, поскольку явились Арбитрес с распоряжением предстать перед арбитром Кальпурнией, мастер-дозорный совершенно не удивился.
ГЛАВА 12
— Она превысила свои полномочия, — высказался священник Оровен, глядя на лихорадочную работу в отделах скипториума. В пальцах он беспрерывно вертел незажженную палочку лхо. — Действует, даже не получив одобрения Претории. Надо было выделить астропата для передачи фактов и выводов расследования на Гидрафур.
Священник потер челюсть, задумавшись, вернется ли к нему когда-нибудь нормальный голос. Он помнил, что когда-то гордился своей речью, но с тех пор, как оказался в Башне, с трудом воссоздавал в памяти ее точное звучание. Вообще говоря, Оровен едва удерживал в памяти даже лицо претора-примарис или образ своей комнаты в инкарцерии. Ему не хотелось размышлять о том, как его воспоминания размываются и угасают.
— Что вы хотите сказать? — спросила детектив, не слишком хорошо относившаяся к Оровену.
Как и любой не-псайкер, Лазка прекрасно знала, что может сотворить с человеком пропитанная нездоровой энергией атмосфера Башни, но ей не внушало уважения то, с какой легкостью священник поддался ведьминому туману. Кальпурнии, по крайней мере, хватало духу бороться. Реде настолько привыкла к следам, оставленным Бастионом на ее жизни, что порой задумывалась, как ощущала бы себя без них.