А на странице, помеченной 8 - 12 ноября, адмирал прочел: «Сибирь погибла теперь. Какие только попытки мы не предприняли для того, чтобы удержаться, но все они рухнули. У англичан действительно несчастливая рука: это сказалось на Колчаке, которого они поставили у власти… Несмотря на то что в своих действиях я руководствовался полученными мною инструкциями, все же чувствую угрызение совести за то, что даже косвенно поддерживал это правительство. Я видел его ошибки и преступления, я предвидел падение и тем не менее избегал мысли о его свержении, а это можно было бы сделать…» note 32
Больше всего Колчака оскорбило не двуличие предавшего его два месяца спустя генерала, предназначавшего свой дневник для печати, не упоминание о жестокости установленного им режима (он брал власть не для того, чтобы миндальничать с большевиками), а рассуждения о произволе, беззаконии и та характеристика, которую Жанен дал правительству и ему, адмиралу Колчаку.
Колчак всегда представлялся себе волевым, жестким, но действующим в рамках законности диктатором, который в интересах восстановления порядка в России и идя навстречу пожеланиям русского общества, прибег в своей борьбе против предателей России - большевиков к помощи иностранцев. Между тем в дневнике Жанена он выглядел жалкой марионеткой англичан и «синдиката спекулянтов и финансистов». Установленный им порядок французский генерал называл «преступлениями», его окружение «подозрительным», а его руководство страной характеризовал как «довольно слабое» - «фактически им руководят и отводят глаза». «Административные расправы, произвол и зверства полиции…»
Несколькими фразами Жанен перечеркивал все. Тогда Колчак считал это клеветой. Теперь же, отвечая на вопросы следственной комиссии, он чувствовал, что зачастую вынужден признавать факты, которые обосновывают высказывания француза и то, что ему сказал в поезде Стрижак-Васильев. Колчак изобличал Колчака и колчаковщину…
Да, единоличной власти адмирала не было. Была лишь ширма… Вначале благопристойная и относительно добропорядочная, а затем ненавистная подавляющему большинству населения Сибири. Но только ширма, за которой бесконтрольно и безнаказанно грабили, убивали и спекулировали товарами и идеями атаманы Семенов, Калмыков, Анненков, генералы Волков и Розанов, министры Пепеляев, Гинс и Михайлов, прозванный в Сибири «Ванькой-Каином»…
Произвол командиров карательных отрядов и интервентов, самовольные расстрелы, расправы…
Это подтверждали свидетели, среди которых не последнее место занимал «бывший верховный правитель и верховный главнокомандующий» Александр Колчак...
Но примириться с происходящим адмирал не мог. И, сознавая неизбежность поражения, он продолжал борьбу за свое имя. Эту борьбу он вел и на допросе, который состоялся 6 февраля 1920 года…
Допрос происходил в той же комнате. На нем присутствовали председатель Иркутской ЧК Чудновский и нарисованный на плакате солдат. Речь шла о подавлении большевистского вооруженного восстания в Омске, которое началось в ночь на 22 декабря 1918 года, через месяц после прихода Колчака к власти.
В этом восстании принимал участие и Стрижак-Васильев. Насколько Колчак помнил, Стрижак-Васильев руководил отрядом, который освободил из тюрьмы политических заключенных. Это был главный пункт обвинения, которое ему предъявила прокуратура. Декабрьское восстание - первое напоминание о шаткости диктатуры «верховного правителя и верховного главнокомандующего»…
В то время адмирал болел воспалением легких и лежал в постели. Председатель следственной комиссии по делу Колчака Попов тогда тоже был болен и лежал на полу в тифозном бараке омской тюрьмы. Ни тот ни другой не имели возможности принять участие в развернувшихся событиях, но каждый из них в меру своих возможностей был осведомлен о них…