Успел зацепиться рукой за полку с техническим снаряжением. Зачем-то взглянул на руку, и голова закружилась от расстояния, на котором она находилась. Будто я был на крыше небоскрёба, а рука внизу, на земле. Меня словно вытянуло в спагетти.
Я, что в чёрной дыре?? Но мы же у станции Линдроуз… Пространство обратилось в горячий воск, стекающий вниз по зеркалам. А в зеркалах туннели моих отражений, будто проходы в миллиарды кривых миров. На мои руки-спагетти легли тёмные дымчатые провода.
Воспоминание болезненно впорхнуло в мой мозг. Клара. Она просила меня забрать Сантьяго с уроков по фехтованию. Сказала, что он очень просил. Я отказался. И тогда она положила ладони на мои. У неё было такое приятное прикосновение. Я едва не поплыл, и не согласился. Всё же устоял. Помню разочарованные глаза Клары.
Едва образ оборвался, как безвременье черной дыры схлопнулось, и меня будто выплюнуло обратно. Рвотный спазм сковал горло, едва не избавив от завтрака. Я согнулся под тяжестью собственного тела, припал к кровати, пытаясь отдышаться, будто бежал марафон. Что это было? Что это, твою мать, значит? Зачем я это вспомнил? Клара хотела, чтобы я это вспомнил?
Стук в дверь сделал барабанным перепонкам больно.
— Корнелли, какого рожна здесь происходит? — послышался рассерженный голос Альдо, и я подумал, что давно не слышал, чтобы он так открыто злился. — Ты уже пятнадцать минут там сидишь!
— Прошло всего секунд тридцать, — ответил я, стараясь выйти из каюты, не вписавшись в дверной косяк. — Говорю же, от этого браслета одни неприятности.
— С тобой опять кто-то говорил? — спросил Альдо, подступив ко мне близко, но затем сделал шаг назад. Меня качнуло, словно я был на корабле, только в море.
Я встал для надёжности поближе к стене.
— Нет, — сказал я, с любопытством глядя на Гомера, который как-то хищно смотрел на кейс. Но только ровно секунду. Потому по его лицу снова разошлось приторное благодушие, и я продолжил: — Пространство начало чудить. Такого ещё не было.
— О, подполковник Корнелли — сказал Гомер, не скрывая удивления. — У вас есть доступ?
Мы с Адьдо переглянулись. Значит, Гомер что-то знал. Возможно, даже больше, чем мы. А может, и меньше? Я всё ещё ему не доверял. Да, Гомер нам помог, и мы должны поделиться с ним информацией. Только всё рассказывать точно не стоит.
— А что ты знаешь о доступе? — легко, без нажима, спросил Альдо, будто мы втроём сидели на Земле, в каком-нибудь кафе в Париже, попивали столичный кофе, заедая круассанами. Разговаривали о простых и нужных для пенсионеров вещах. «Что ты знаешь о нейропротезировании?» — вот как прозвучал этот вопрос.
Гомер подвигал челюстями, словно действительно жевал этот самый круассан. Но на вкус он был суховат.
— Много. Наверняка больше, чем вы, — как-то с наигранной обидой сказал Гомер. — Но вопросом на вопрос отвечать невежливо.
— Мы ценим твою помощь, — Альдо пожал плечами. — Но ты же сам понимаешь, мы не можем считать тебя надёжным союзником, не зная твоих мотивов.
— Значит, я ненадёжный союзник? — Гомер окинул нас взглядом учителя, умиленного тупостью учеников. — Позвольте я расскажу вам притчу?
Я прикрыл веки, ну что ж разговор за кофе с черствыми круассанами продолжался.
— Валяй, — сказал Альдо, словно ему было интересно, и я подумал, это даже хороший ход. Гомер безусловно любит покрасоваться и, может, расслабившись сболтнëт лишнего.
— Путники шли дорогою в летнюю пору, в полдень, изнемогая от жары. Увидели они платан, подошли и легли под ним отдохнуть, — начал Гомер, широко раскинув руки. — Глядя вверх, на платан, стали они между собою говорить: «А ведь бесплодное это дерево и бесполезное для людей!». Ответил им платан: «Неблагодарные вы! Сами пользуетесь моей сенью и тут же обзываете меня бесплодным и бесполезным».
Гомер ухмыльнулся, снова по-учительски, но теперь будто желал спросить домашнее задание:
— Знаете, почему вы, два грубияна, проиграли войну?
— Почему? — с любопытством спросил Альдо.
— Потому что у вас проблемы с доверием, — с улыбкой ответил Гомер.
Я подавил смешок. Интересное заявление.
— Ты потерял всё ради нас. Но вот зачем это тебе? — Альдо прищурился. — Как ни крути, ты не платан. И это не мы пришли под твою сень. Ты сам приперся.