— Мой отец не связывался с вами? — спросил Винсент после паузы, желваки на его челюстях напряглись. Да и тело его казалось задеревеневшим от напряжения.
— Нет, — сухо сказала я.
— Может, окажешь мне ещё одну услугу?
В первую секунду я разозлилась. Вот упырь. Хамит, о благодарности будто не знает. А ещё о чём-то просит? Потом ещё раз обратила внимание, как сжато его тело, и подумала, неужели он сейчас попросится в туалет?
— Услугу?
— Пристрели меня.
Я закатила глаза. Лучше бы в уборную попросился! Встала и подошла вплотную к стеклянной клетке.
— Хватит ломать комедию, Винсент… Ты испугался, что я тебя убью, и провел нас во второй ангар, и как бы ты не кривился, но всё же выпил воду. Ты до усрачки боишься смерти. И если я приставлю к твоей голове пистолет, ты придумаешь повод, чтобы отказаться от этой услуги.
Мы стояли друг напротив друга и нас разделяло стекло. Мне казалось, что я видела в глазах Винсента движение мысли и как по его лицу расползлось что-то вроде смущения.
— Тогда можешь просто уйти, я… — он переступил с ноги на ногу, изо всех сил постарался сделать ровное лицо. При этом за спиной сжимал кулаки. Руки сильно напрягались.
Я подступила к панели, нажала на кнопку открывания двери камеры. Створки медленно разъехались.
— Дёрнешься, — я достала из кармана нож и сделала самое устрашающее лицо. — Я тебя шматки порежу, урод траханный.
Он, ни слова не говоря, шмыгнул из камеры, я провела его до уборной, что находилась через переборку от карцера.
Винсент был там долго, но не успела я постучать, как он вышел. Расслабленный, но цвета, как красный карлик. Я улыбнулась и подтолкнула его обратно в карцер. Он не сопротивлялся. Зашёл в клетку и сел на скамью. На его губы легла едва заметная усмешка.
— Это даже лучше, чем вода? — я заперла камеру.
Думала, что он в лучшем случае, отмолчится, а в худшем — скажет гадость, но он кивнул:
— Да. Спас-сибо.
Винсент напряг губы, так что они превратились в линию, поднял с пола тарелку.
— А вилки не найдётся? — спросил он и лукаво улыбнулся.
— Может, тебе ещё стол накрыть? — я снова села на пол, оперевшись спиной на стену.
— Было бы неплохо, — он взял кукурузинку, положил в рот, посмотрел на меня, проверяя не пялюсь ли.
Я отвела взгляд, снова исследуя глазами шов на металле.
Винсент съел все овощи, аккуратно поставил тарелку на скамью и сел, горделиво выпрямив спину, руки сцепил на коленях в замок.
— Ты странная, — вдруг сказал он. — Зачем ты на самом деле пришла? У меня нет никакой информации, ваши люди уже допрашивали меня.
— Знаю, что ты бесполезный пленник, но я пришла поговорить, потому что мне плохо спится, и всё, — я улыбнулась.
— А есть ли нам с тобой о чем разговаривать, кроме взаимных обвинений? — он непонимающе посмотрел на меня.
— Вот я и хотела это выяснить… С Троем мы нашли общий язык.
Я сказала это, и тут же вспомнила наш последний поцелуй, когда Трой вдруг осмелел до того, чтобы использовать язык. Это было упоительно.
— Да… — Винсент поглядел в тарелку, словно ожидал, что там появится дополнительная порция.
— У меня есть ещё сухпаëк, будешь?
Винсент покосился на меня.
— Что это? Доброта или издевательство? — настороженно спросил он.
— Ну ты же помнишь: я тебе просто предлагаю, а ты можешь просто взять, если хочешь, — я достала из нагрудного кармана брикет. — Аллергии на сою у тебя нет?
— Нет, — он наклонился к окошку, куда я просовывала сухпай. — Так о чем ты хочешь поговорить?
— Расскажи мне про Троя, вы, кажется, были знакомы?
— О Трое? Так это правда?
— Что?
— Он так… переменился, когда ты зашла в ангар, не иначе влюблён.
— Влюблён. Наверное. Ты осуждаешь? У вас влюблённость — это что-то плохое?
— Ну да. Считается легкомысленной чепухой, — сказал Винсент откусывая твердый сухпай.
Пожевал, скривился. Через секунду продолжил жевать. Так странно, утонченный, пусть и помятый, человек в серебристых эполетах уплетает наш неказистый сухпаëк.
— И что же вы? Не влюбляетесь вообще? — спросила я.
— Влюбля… — Винсент воровато огляделся, — …емся, конечно.
— А ты влюблялся?
Он посмотрел на меня в упор. Его рот был забит сухпаем. В глазах блестело какое-то сожаление. Винсент молчал, но я чувствовала, что через все преграды — стекло, разные традиции, вражду — разделяющие нас, он хотел поделиться. Я думала, что если он сейчас со мною об этом заговорит, это будет необыкновенно. Как цветы в колонии на Альфа Центавре.