Одновременно второй кинулся на меня, но получил встречный боковой хук в челюсть, на секунду остолбенел, и снова бросился на меня. Я подсек ему ногу, и громила по инерции врезался в стену головой и стек по ней.
Я победно вскинул подбородок, но в мой висок уперлось что-то холодное и твёрдое. Дуло бластера.
— Гони всё, что у тебя есть! — зарычал последний оставшийся в строю бандит.
Я резко взмахнул руками заученным движением, перехватил пистолет, ударил соперника локтем в бок. И целился теперь в него. Что б его! Я победил.
Послышался знакомый голос:
— Какие-то проблемы?
Сантьяго вышел в тонкую полосу света. Взглянул на меня сурово, но почему-то улыбнулся краем губ. Мне подумалось, что он хотел сказать, ну я же говорил, что ты не безнадёжен.
— Нет, — амбал поднял руки.
— Думаю, что ты не хочешь их создавать, — с леденящим спокойствием сказал Сантьяго.
— Нет.
— Крис, пошли, — сказал Сантьяго, кивая мне.
Я аккуратно прошёл мимо лежащего бандита, Сантьяго пропустил меня вперед и вышел следом. Пистолет я спрятал под курткой. Не отдавать же грабителю обратно.
— Держись рядом, сказал же, — буркнул он, когда мы поравнялись.
Я обернулся на мальчишку, всё ещё стоявшего возле тёмного коридора и, видимо, поджидавшего новую нерасторопную жертву. Но мне он казался ужасно несчастным, в груди тонко кольнуло. Я достал сухпай из кармана разгрузки и быстро отдал его ребёнку, который затащил меня в западню.
Он недоумённо посмотрел на меня, покрутил брикет в руках и убежал куда-то в недра коридора. Следом за ним ринулись малыш с матраса и его худая дворняга.
— Ты что сдурел? — Сантьяго дёрнул меня за плечо. — Крис, наша задача быть неприметными.
Я не ответил, просто пошёл за ним.
Мне в детстве мама говорила, что когда тебя обидели, а ты обидишь в ответ, ничего не изменится… Просто в мире станет ещё на одного обиженного ребёнка больше. Поэтому я поступил так, но рассказывать об этом Сантьяго не имело смысла. Вряд ли бы он меня понял.
Мимо шли люди в странных одеждах, какая-то женщина в непозволительно короткой юбке. Я даже прикрыл глаза, чтобы не видеть этот срам. Хотя успел заметить, что ноги у неё были красивыми.
— Сейчас мы с тобой идём в «Нежные ляжки», и постарайся там не упасть в обморок, — сказал Сантьяго, когда мы наконец свернули из центрального коридора в узкий боковой, который назывался непонятным мне словом:
«Потрахушки».
«А что такое потрахушки?» — спросил я.
— Ну… — Сантьяго сначала стал ещё серьёзнее обычного. — Это секс.
«Секс? Сектор, куда мы идём так и называется?»
— Как видишь…
«А почему он так называется? Там что реально происходит секс?»
— Что написано, то и происходит, — сказал Сантьяго, и вдруг широко улыбнулся глядя на меня. — Думаю, что ты будешь в шоке… когда я впервые попал в такое место, то забился там в угол.
«То есть прямо у всех на глазах?»
— Прямо… — Сантьяго снова стал серьёзным. — Только ты помнишь, что нам нужно быть неприметными. Поэтому, чтобы там ни происходило, делай вид, что ничего особенного не происходит. Сможешь?
Казалось, что он говорил это, действительно полагаясь на меня. Рассчитывал, что я смогу.
«Не обращать внимание на разврат?»
— Да, делай вид, будто это скука смертная. Нам нужно зайти в бордель, пройти его насквозь и попасть в кабинет к владельцу.
Конечно, звучало просто. Да и я понимал, что выбора у меня нет. Сам хотел пойти с Сантьяго и осмотреться на станции. А Сантьяго не хотел оставлять меня одного, потому что лучше пусть угонят корабль, чем меня вместе с кораблём.
«Хорошо», — сказал я, вспоминая, как смотрел порно.
Если люди вокруг будут делать то, что я там видел, реально ли я смогу представлять, что они просто упражнения делают? Не замечать? Хотелось спросить, а люди там будут голыми?
Мне даже показалось, что я почувствовал какую-то потаëнную радость от этого осознания. Как будто приоткрылась какая-то дверь, и щель манила меня в неё заглянуть. Я скривился, отбрасывая неприемлемые чувства.
За порно я долго сидел в карцере один, без каких-либо предметов или развлечений. Чувствовал сквозь зеленоватое око камеры презрительный взгляд надзирателя.
Это презрение до сих пор ползло под кожей, вызывая неприятную дрожь.
И, конечно, я не должен смотреть ни на кого, кроме Принс. Мне вспомнилась её худощавая фигура в бельё, чëткий изгиб талии. Испещренная шрамами спина. От воспоминания стало больно, что я не могу её поцеловать сейчас. Я раньше и не знал, что можно так изнывать от нежности. Нельзя мне ни на кого смотреть, кроме неё. Буду пялиться Сантьяго в спину.