Противоречивые чувства терзали ясновидца. Истина была безжалостной: победят ли черные силы, или потерпят поражение — Ксандим все равно обречен. Рыдая, он повернул голову на север, туда, где простирались его родные земли.
Чайм забыл, что по-прежнему смотрит на мир своим Вторым Зрением. Мускулы юноши напряглись, удерживая тело, а дух его устремился на крыльях Второго Зрения вдаль, вслед за новым видением, по плоскогорью, по горам и долинам, по тропе, проторенной у подножия утеса, пока.., пока…
— О Ириана, покровительница животных! — в изумлении воскликнул Эфировидец. Там, у каменной твердыни Ксандима, он увидел пленников. Это были чужестранцы из-за моря! Мужчина и женщина, одетые, как воины, седовласый старец, упорно цепляющийся за жизнь, и еще… О Богиня, еще одна.., одна из тех сил — так почувствовал юноша, хотя и не мог понять, из темных она или же из светлых: туман помешательства скрывал это от его Второго Зрения.
И все же Эфировидец понимал, что эти чужеземцы как-то связаны со светлыми силами. Но понимал он также и то, что их как чужестранцев, попавших в Ксандим, немедленно казнят. Но они же не должны умирать — иначе погибнут светлые, и, стало быть, видение говорит, что надо их спасти!
Однако легко сказать — спасти! Для этого нужно уговорить Хозяина Табунов, а Чайм знал, что не пользуется таким же уважением, как его бабка. Юноша поморщился. Все помнили ее уже дряхлой, но она отлично показала себя в боях с казалимцами. Сам-то он никогда не сможет совершить подобного — его обычное зрение слишком слабо, и он будет убит, прежде чем заметит врага. «Эх, Чайм,
— горько подумал юноша, — ты смешон, оттого и живешь один в пещере, словно зверь лесной. Никто тебе не поверит, все будут только смеяться, как уже бывало не раз».
И все же следовало попытаться, и не теряя времени. Поглядев на небо, Чайм понял, что близится рассвет. Отбросив сомнения, молодой Эфировидец стал осторожно спускаться, ведомый по этому опасному пути лишь своим слабым зрением, Второе Зрение оставило его. Когда до земли оставалось всего несколько футов, он сорвался и угодил прямо на кучу мелких камушков, заработав несколько синяков. Не дав себе времени отдышаться, Чайм вскочил и торопливо зашагал по узкому ущелью, спотыкаясь, падая, поднимаясь, и снова спотыкаясь о камни или корни, пробираясь через сугробы. Он знал: не идти ему нельзя. Надо помочь светлым силам, надо успеть спасти чужеземцев. И юноша побежал — да так, как никогда еще не бегал прежде.
Наконец Эфировидец миновал рощицу в дальнем конце долины, а затем и сторожевые камни, служившие ей воротами. Выйдя на просторный луг, он вздохнул с облегчением. Теперь не нужно беспокоиться, как бы не сломать ногу на неровной земле. На плоскогорье юноша мог двигаться гораздо быстрее.
Для стороннего наблюдателя метаморфоза, произошедшая с ним, заняла лишь мгновение, но для самого Чайма время словно выросло вместе с его телом. Кости и мышцы обрели эластичность, удлинялись, наливались силой, и в какой-то момент, неуловимый, как переход от бодрствования ко сну, на месте юноши оказался гнедой конь с косматой гривой.
Чайм переступил с ноги на ногу, наслаждаясь своим новым обликом, силой конского тела, богатством запахов, которые он теперь воспринимал, и тем, что слышит теперь даже тихий шелест ветра в траве и треск веток в лесу, оставшемся позади. Поле зрения стало шире, чем человеческое, но качество его осталось таким же. Правда, богатство и тонкость других чувств с лихвой возмещали эту потерю. Замешательство, вот что плохо! Он недовольно фыркнул. Твои мысли превращаются в лошадиные, и чем дольше остаешься в этом облике, тем больше риск вообще потерять способность думать по-человечески. Ну да хватит терять время! Там, на другом конце лугов, ему снова предстоит вернуться в человеческий облик, чтобы спуститься по крутой горной тропе, а пока можно сберечь время, а заодно и насладиться радостью бега. Эфировидец стрелой понесся вперед, состязаясь с ветром.
На севере, в краю, недосягаемом из обычного мира, стоял на горе чертог Лесного Владыки, с башнями, похожими на деревья, окруженный огромными садами. Обманчивое спокойствие царило здесь, настороженная тишина. На одном из горных склонов, в углублении, поросшем папоротником, лежало чистейшее озеро, питаемое серебристыми потоками, стекающими со снежных вершин.
Фея Озера сидела у самой воды, расчесывая свои длинные каштановые, чуть тронутые сединой волосы. Огромный олень осторожно наблюдал за ней из чащи на противоположном берегу и воображал, что сам остается незамеченным, пока она с улыбкой не взглянула на него.
— Ты предпочитаешь этот облик, о Владыка? — Голос феи был низким и мелодичным.
Разочарованный, Хеллорин вышел из укрытия, вновь приняв свой дивный человеческий облик. Теперь лишь призрачные очертания ветвистой оленьей короны над его челом напоминали, что он не просто маг или смертный (кстати, Владыка Фаэри был сильнее и тех и других). Хеллорин пошел к Эйлин через озеро, и от его ног, обутых в сапоги из мягкой кожи, по воде не пробежала даже слабая рябь.
— У магов всегда был острый глаз, — похвалил он ее. — Многих смертных охотников обманывал я с помощью этого облика.
Волшебница рассмеялась:
— Еще бы, — и могу поклясться, что с помощью своего теперешнего — и многих смертных девушек тоже! Хеллорин рассмеялся и церемонно поклонился.
— А что еще мне оставалось? — ответил он. — Должны же Фаэри в конце концов поддерживать свою репутацию. Усевшись рядом с ней, он сказал уже гораздо серьезнее:
— Не ожидал найти тебя здесь, фея. Не утомило ли тебя неустанное созерцание? Эйлин нахмурилась:
— Нет, не утомило, Владыка. Для меня это единственный способ узнать, что происходит во внешнем мире. Но я страдаю, ибо вынуждена лишь созерцать, вместо того чтобы, как я того страстно желаю, быть там, где так нужна моя помощь.
Хеллорин, услышав в голосе ее сдерживаемые слезы, устремил на волшебницу взгляд своих похожих на звезды глаз.
— Но, кажется, это не единственная причина твоих страданий? Что-то еще гнетет тебя, Эйлин, не так ли? Фея Озера кивнула:
— В твоем магическом окне я вижу долину, вижу Нексис и все северные земли, но нигде я не вижу Ориэллы! Изо дня в день я напрягаю волю, устремляю мысли к дочери, но нигде не могу ее найти. — Она всхлипнула. — Я сижу здесь, в Запредельном Мире, как в клетке, и даже не могу узнать: жива ли она? Но ведь если ее нигде нет — значит, она умерла?
Волшебница зарыдала, и сердце Владыки Лесов преисполнилось сострадания. После того, как не стало Адрины из рода магов, матери д'Арвана, печаль была постоянной спутницей Хеллорина, и он понимал, что творится в сердце Эйлин. Владыка Фаэри положил руку ей на плечо.
— Мужайся, — сказал он. — Быть может, твои страхи напрасны. Если ты не видишь в окне образа своей дочери, это скорее всего значит лишь то, что она отправилась за океан, в южные земли.
Эйлин вздрогнула.
— Что?! — вскрикнула она, негодующе глядя на него. — Ты хочешь сказать, что это твое дурацкое окно не показывает того, что делается за морем?
Хеллорин с трудом удержался от улыбки: его позабавил этот внезапный переход от огорчения к гневу и то, как быстро она позабыла про любезный тон. Немного же нужно народу магов! Но как она в эту минуту напоминает Адрину!
— А ты хочешь попробовать заглянуть туда? — тихо спросил он.
Волшебница Земли покраснела.
— Конечно, — ответила она, и тут же поправилась:
— Я хочу сказать, конечно, нет! Откуда мне знать, что такое эти южные земли? Я думала, твое окно — просто обычное магическое зеркало, я сосредоточенно думаю об Ориэлле и, будь она хоть на краю земли, тут же вижу ее. — К изумлению Хеллорина, фея вдруг порывисто обняла его, смеясь и плача одновременно. — О Боги, у меня вновь появилась надежда. Я уже почти поверила, что…
Уже много лет Хеллорина не обнимала ни одна женщина, ни из какого народа. Потеряв Адрину, он и сам не стремился к этому. Эйлин поглядела на него, и их глаза встретились; потом волшебница отвела взгляд.
— Ответь мне, — произнесла она, и уху Владыки Фаэри голос ее показался неестественно напряженным, — отчего в твоем окне нельзя увидеть то, что происходит за океаном?