Перье обратил свою проницательность, казалось, только лишь на то, чтобы в качестве министра приобрести за счет народа огромное богатство и заслужить проклятие человечества!
— Получены ли ответы из Монтевидео и Ла-Платы? — спросил король тихим голосом, после того как они переговорили уже о неблагоприятной обстановке в Южной Америке, которое было явным указанием на то, что необходимо предпринять меры для удовлетворения нужд французского народа и войска.
— Известия о результатах расследования трагической смерти барона Мерсье получены, ваше величество, час тому назад пришли новые депеши.
— Что же в них сказано? — торопливо спросил Луи.
— Подозревают людей из камарильи Рохаса. Это подлое убийство — самое чувствительное оскорбление для великой французской нации.
— Ну, тогда, господин министр, не будем медлить после объявления этого известия, а воспользуемся настроением минуты! Ведь подобного удобного случая, возможно, никогда больше не повторится!
— Я намерен в эту же ночь переслать новые инструкции для господина Винедетти в Монтевидео, ваше величество.
— Повремените с этим. Будет гораздо лучше, если наше посольство в Монтевидео воспользуется этими обстоятельствами, для раздувания военной истерии, когда они уже будут широко обнародованы. И вы так же думаете, как и мы, что общественное мнение усердно нападет на это известие?
— Преданные нам журналы будут в этом случае очень полезны, и я имею основание надеяться, что все другие органы печати единогласно провозгласят: «Да здравствует война с Аргентиной!»
— Ну хорошо, господин министр, тут много работы не будет, прежде всего мы должны постараться, чтобы соседние южноамериканские государства по крайней мере остались нейтральными.
— Нет причин в этом сомневаться, ваше величество, — с задумчивой улыбкой сказал Перье.
Луи- Филипп заметил:
— Не будьте слишком уверены, мой любезный, мы должны постараться все устроить. Приходите в мой кабинет с депешами, — прошептал император, когда принцы Экмюль и Берг, разговаривая, приблизились к ним.
Лакеи подавали пенящееся шампанское. В дорогих хрустальных бокалах искрился сок французских виноградников. Княгиня Меттерних мило смеялась, а герцогиня Контитак любезно шутила с принцем Экмюлем, как будто ни туч, ни бурь, ни печалей, ни страданий не существовало в мире!
Отсутствие монарха, которого опять отвлекли государственные заботы, не мешало придворным веселится. С галереи, украшенной в новые цвета национального флага, лились звуки чудесной музыки, слуги одетые в парадные ливреи, разносили гостям за стоящие в сторонке столики изысканные кушанья.
Среди прочего, там были и пучеро из черепах, дичь и форель, птичьи гнезда и соусы из устриц, приготовленные на французский лад; рагу из дичи с гарниром из птичьих и рыбьих языков. К ним предлагались разные французские и испанские вина, искусно приготовленные печенье и восточные сладости, шампанское и различные прекрасные фрукты.
Разговор был очень оживленным, все были в наилучшем расположении духа, генералы и адъютанты усердно хлестали шампанское и угощали своих дам.
Но Мария-Амалия заметила, что король отправился в свой кабинет очень рано. Королева побледнела от злости. Она тоже хотела присутствовать на тайном совете, который должен был состояться в эту же ночь, поэтому она предоставила двору веселиться, а сама, через роскошный коридор, соединявший ее покои с покоями монарха, немедленно отправилась в кабинет.
По ее взгляду можно было угадать, что она ожидала что-то важное; черты лица из благодушных внезапно превратились в повелительные. Отдав приказание придворным дамам дожидаться ее в будуаре, Мария-Амалия вошла в коридор, великолепно освещавшийся днем и ночью, украшенный тропическими растениями, ведший в салон du Premier Consul.
Между тем как королева отправилась только ей доступной дорогой на тайный ночной совет, который должен был иметь роковое значение для всей Европы и Южной Америки, Луи-Филипп в сопровождении Лаффита, Перье и прочей свиты вошел в четырехугольный небольшой кабинет, где уже ожидал их секретарь Пилигрини. Именно здесь обычно обсуждали самые жгучие «тайны парижского двора».