Единожды за эту неделю она отважилась выйти из дома. После того как бульдозер окончательно смел все развалины сгоревшей конюшни, включая фундамент, Лес пошла осмотреть место и приказала выложить его дерном. После этого Раулю так и не удалось убедить ее вновь выйти из четырех стен.
Когда Триша уезжала в университет, Лес заставила себя спуститься вниз, чтобы попрощаться с дочерью. Рауль надеялся, что прощание с Тришей выведет Лес из отупения и напомнит ей, что у нее есть еще один ребенок, но ей, по-видимому, было безразлично, уезжает ли дочь или остается.
По ночам она отворачивалась от ласк Рауля, а в последнее время начала отказываться даже от того, чтобы он обнимал и успокаивал ее. Он видел, как Лес с каждым днем все глубже погружается в безысходную тоску. Что бы он ни сказал или ни сделал, это ничего не изменяло. Он чувствовал свое бессилие — хотел помочь и понимал, что она не примет его помощи.
С той ночи, когда случился пожар, для Лес, казалось, время остановилось, но Рауль не мог погрузиться вместе с ней в этот мир неподвижных теней на границе ада. Огонь уничтожил не только жизнь Роба. В пламени исчезло все снаряжение для поло, принадлежащее Раулю. Хотя больше половины его пони стояли в клубной конюшне, третья часть его комплекта лошадей погибла во время пожара. Все это надо было восстановить. Поло по-прежнему оставалось его ремеслом. Ему надо было тренироваться и надо было играть.
Рауль приехал с клубного поля и как был, в сапогах и бриджах, вошел в дом через французские окна. И застыл на месте. По всей комнате были разбросаны коробки и папиросная бумага. Дворник с помощником стояли на стремянках, снимая рождественские гирлянды и омелу, украшавшие вход. Эмма снимала с рождественского дерева разноцветные шары и заворачивала их в бумагу, чтобы убрать в коробки.
— Что случилось? — резко спросил Рауль.
Эмма неодобрительно поджала губы.
— Лес решила, что не будет в этом году праздновать Рождество. Я вышлю по почте все подарки, включая и Тришины. Ваши — лежат наверху.
— Где Лес?
— В гостиной.
Рауль взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в полутемную гостиную, но раздражение его разом пропало при виде Лес, свернувшейся в клубочек в кресле. На ней было измятое красное кимоно, в руках — стакан с виски. Вид у нее был такой, словно ее пытали. Рауль тихо прикрыл дверь и подошел к выходу на веранду. Потянув за шнур, поднял занавеси, и в комнату хлынуло солнце. Лес заслонила рукой глаза от яркого света, затем передвинулась, чтобы сесть к нему спиной. Рауль подтащил стул и сел напротив Лес, требуя ее внимания.
— Лес, мы должны кое-что обсудить.
— Не сейчас… — Она отхлебнула виски, пытаясь уйти от разговора.
— Именно сейчас, — настойчиво сказал Рауль. — Так больше продолжаться не может.
— Ну, в чем дело? — вздохнула она.
— Что ты собираешься делать с командой?
— С командой? — нахмурилась она.
— На следующей неделе в клубе начинается турнир. Ты собираешься продолжать спонсирование команды Роба? — Он помнил, как Лес была увлечена работой с командой, как много уделяла времени всем организационным вопросам, и надеялся, что именно работа может стать тем средством, что выведет ее из депрессии. — Ему бы наверняка хотелось, чтобы ты это делала, Лес.
Она долго смотрела на Рауля. И ему показалось, что наконец-то он пробился через окутывавшие Лес равнодушие и пустоту. Затем она покачала головой.
— Нет.
Она не была больше уверена, что спонсировала команду исключительно Робу на пользу. Может быть, до того, как она встретила Рауля, у нее и бродило в голове такое неопределенное намерение, но сам план приобрел четкую форму только впоследствии. Команда была для нее способом оправдать присутствие Рауля, способом удержать его рядом, хотя Лес и притворялась, что занимается ею для Роба. Как много раз Роб служил прикрытием для ее желания быть около Рауля! Встреча с ним в Париже, полет в Аргентину, жизнь в estancia, создание команды — все это она делала, заслоняясь именем Роба, а на самом деле из желания находиться рядом с Раулем. Она отказывалась продолжать этот маскарад. По крайней мере, таков ее долг перед Робом.