Постепенно Фредерик стал втягиваться в эту жизнь. Она избавляла его от грустных мыслей и назойливых воспоминаний. В этой среде действительно нельзя было оставаться не то что печальным, но даже озабоченным. Здесь надо было или веселиться, или уходить совсем. Все же Фредерик корил себя за то, что, изменив своей рассудительности и бережливости, он лишил себя этой надежной опоры. Не располагая средствами для крупной карточной игры, он, тем не менее, стал играть; к несчастью, вначале он выигрывал, и это дало ему возможность проигрывать в дальнейшем. Прежде он одевался у старого безансонского портного, который многие годы шил на всю их семью. Теперь Фредерик написал ему, что больше не нуждается в его услугах, и завел себе модного портного. Вскоре у него не стало времени посещать судебные заседания, да и могло ли быть у него свободное время, если он постоянно находился среди молодых людей, которые в своей суетливой праздности не успевали даже прочитать газеты. Итак, практику свою он проходил на бульварах; обедал в кафе, катался в Булонском лесу; носил нарядное платье; в карманах его звенело золото. Чтобы стать законченным денди, ему недоставало только лошади и любовницы.
Правду сказать, это был существенный пробел. В былые времена мужчина мог считаться мужчиной и жить полной жизнью, лишь обладая тремя вещами: лошадью, женщиной и шпагой. Из числа этих трех друзей благородного человека наш прозаический и малодушный век вычеркнул прежде всего самого достойного, верного и неразлучного спутника мужчины: никто уже больше не носит шпаги. Но — увы! — мало кто имеет и верховую лошадь, а бывают и такие, которые кичатся тем, что живут без любовницы.
Однажды, чтобы заплатить неотложные долги, Фредерику пришлось обратиться за помощью кое к кому из своих товарищей по развлечениям. Но они не смогли его выручить.
В конце концов он получил три тысячи франков под вексель у банкира, который знал его отца. Когда после многих волнений эта сумма оказалась у него в кармане, он почувствовал себя спокойно и радостно и решил пройтись по бульвару, прежде чем возвратиться домой. На углу Рю‑де — ла — Пэ, которую он пересекал, чтобы попасть в Тюильри, какая‑то женщина, шедшая под руку с молодым человеком, увидела Фредерика и засмеялась. Это была Бернеретта. Он остановился и проводил ее глазами. Она тоже обернулась несколько раз. Фредерик, не отдавая себе отчета, изменил направление и очутился в кафе де Пари.
Там он провел около часа и уже собирался было подняться в ресторан пообедать, когца Бернеретта снова прошла мимо него. Она была одна. Он остановил ее и спросил, не хочет ли она пообедать с ним? Бернеретта согласилась, взяла его под руку, но предложила поехать в более скромное место.
— Пойдем в кабачок, — весело сказала она, — не люблю я обедать на виду.
Они взяли фиакр и, как в былые времена, прежде чем о чем‑либо спросить, осыпали друг друга тысячью поцелуев.
Свидание их было радостным, никаким печальным воспоминаниям не было места. Все же Бернеретта пожаловалась, что Фредерик не навестил ее. Он ответил только, что она сама должна знать, почему это произошло. Она посмотрела в глаза возлюбленного и поняла, что нужно промолчать. Любовники сели у горящего камина, как в день их первого свидания; они ни о чем не думали и лишь хотели вволю насладиться счастливой встречей, дарованной им случаем. Шампанское внесло оживление; вместе с этим напитком поэтов, которым пренебрегают лишь привередники, полились и нежные речи. После обеда Фредерик и Бернеретта поехали в театр. В одиннадцать часов Фредерик спросил, куда ее отвезти. Бернеретта помолчала, не то стыдясь, не то робея, и, наконец, обхватив руками шею Фредерика, шепнула ему застенчиво на ухо: