— Аркадия, — кивнул я. — Тоже к тебе за этим шел.
Мы переглянулись, и я понял, что можно подробно не объяснять. Но все же сказал на всякий случай:
— Я до последнего был не уверен, но, похоже, это не просто тоска по жене и детям. Он… Не могу сказать «изменился», потому что этот тип все время поворачивается разными сторонами! Но тут он как-то… — я поморщился, подбирая слова. — Блин, не знаю! Была бы Леонида здесь, было бы проще.
— Хорошо, что ее здесь нет, — покачал головой Вальтрен. — Он хотя бы в своей комнате может не притворяться.
— Он что, перед ней тоже играет? — удивился я. — Да нет. У них хорошие, искренние отношения.
Вальтрен вздохнул.
— Боюсь, что не совсем. У нее с ним — да. У него с ней… Я не так уверен. Впрочем, я стараюсь не лезть в семейную жизнь своих друзей! Видишь ли, я специально выбирал себе супругу, с которой будет максимально легко ладить, и моя ставка оправдалась. Но даже при этих условиях мне хватает своих домашних проблем! Боюсь даже вообразить, что происходит, например, у тебя.
Я пожал плечами.
— А у меня ничего не происходит, все прекрасно. Все проблемы решаются в рабочем порядке. Или, чаще, девчонки их решают сами и ставят меня в известность. Мне приходится тушить пожары только в исключительных случаях.
— Вот именно, — чуть улыбнулся последний герцог Ордена. — Так вот у Аркадия, похоже, все еще прекраснее. В смысле, они живут душа в душу и изо всех сил стараются не доставлять друг другу никаких хлопот.
Я попытался себе это представить. Внезапно это очень неплохо легло на то, что я знаю о Весёловых. Сразу вспомнились усталые и напуганные глаза Леониды, когда она расспрашивала меня о мерах безопасности на Мегаплатформе — непосредственно перед тем, как нас в пещере камнями завалило.
— Занимательно звучит, если приложить на брак, которому пятнадцать лет, — наконец сказал я.
— А ты приложи это к дружбе, которой двадцать пять, — с некоторой иронией заметил Вальтрен, — будет еще занимательнее.
Мы помолчали.
— А если ты хочешь формулировку того, что происходит с нашим общим другом, вот тебе художественный образ, — вдруг сказал Вальтрен. — Он становится все больше похож не на Аркадия Весёлова, которого мы знаем. И даже не на высокопоставленного орденского чиновника, которым ему приходится довольно подолгу бывать. А на взрослую версию Смеющегося Жнеца. Причем в своей самой мрачной итерации. Примерно таким он был, когда мы только познакомились. Адекватность после двухлетнего кровавого загула он уже себе вернул, умение радоваться жизни — еще нет.
— Да, — медленно произнес я. — Очень похоже.
Все-таки Вальтрен куда более тонкий психолог, чем я. Он куда наблюдательнее, чем даже Аркадий, который неплох, как практик, когда-надо кем-то проманипулировать, но при анализе человеческих побуждений частенько садится в лужу. Очень точно протостратиг выразил мои ощущения.
Вчера, когда после окончания разговора с Мастером Пустоты, мы обсуждали наши планы — можно ли все-таки эвакуироваться на Афину, она же Железная Терра, и если можно, то какие меры предосторожности следует принять, чтобы нас не обнаружили и не навязали бой. И вот посреди разговора у меня зачесалось плечо, я неловко повернулся — и нечаянно поймал взгляд Аркадия. Так-то он говорил спокойно, иронизировал, пусть и мрачновато, как всегда в последнее время, улыбался. Но тут он то ли забыл себя проконтролировать, то ли решил, что на него никто не смотрит и расслабился на секунду. И лицо у него было… Ну вот Вальтрен сейчас точно описал. Смеющегося Жнеца начального периода активности я видел только на фотографиях, и то черно-белых — но очень похоже. Ледяная готовность убивать и умирать, можно по очереди, потом воскреснуть и повторить. И больше ничего.
Понятно, что если бы он остался таким, то до сегодняшнего дня не дожил бы.
Тогда я и понял: все, нефиг тянуть, откладывать и ждать подходящего момента. Пора с ним поговорить.
Но тут возникла другая проблема: Аркадий словно бы почувствовал, что я хочу вызвать его на откровенный разговор, и вот уже два дня… Ну, не то чтобы меня избегал, а, скажем так, уворачивался от приватной беседы. Со всей присущей ему изобретательностью, причем так, что со стороны не подкопаешься.