Их драку заметили: раздались вопли, визги. Попытка скастовать самый маломощный «светлячок», на который Аркадий только был способен, с треском — точнее, со звоном! — провалилась: заклятье попало в чью-то невероятных размеров кружку и сдетонировало куда слабее, чем планировалось, убив всего нескольких едоков. Мимо полетели брызги, осколки стекла. Аркадий увернулся от ответного дальнобойного заклятья, но вслед за ним прилетело другое, поменьше. Собираясь отбить его серпом, он вдруг увидел, что на траектории окажется служаночка-рабыня, совсем юная, испуганно закрывшаяся широким ножом для мяса, как щитом — и в последний момент неловко вывернул кисть, потерял равновесие, поскользнулся в луже какой-то жидкости… Кстати, счастливо: так Аркадий пропустил мимо себя довольно мощный, хотя и кривоватый файерболл — между прочим, прилетевший не от «сильного противника», из другой точки!
Испуганное личико служанки мелькнуло совсем близко, Аркадий почувствовал тупой удар в бок — и с удивлением увидел торчащую из скафандра рукоять того самого здорового мясницкого ножа. Инерция его собственных полутора центнеров и закаленная магией сталь все-таки преодолели защитные свойства брони!
«М-да, — подумал он, привычно направляя потоки магии на купирование вреда, — вот это называется: и свезло, и не свезло — в одном флаконе!»
А больше ничего не подумал, потому что увидел ту самую брешь: кажется, «сильный противник» рано обрадовался, увидев, что вторженец ранен! Ну что, не до жиру, обычный «воздушный серп», из тех, что были дефолтным оружием Аркадия в его самые первые дни мальчиком-волшебником — обычный режущий сгусток воздуха.
Мужик с алебардой упал, а Аркадий, понимая, что удача его исчерпана, активировал последний кристалл в браслете — на возвращение.
Вокруг сомкнулись уже знакомые стены зловонной клоаки. Кстати, разнесенной им же: сверху тянуло дымом, блестел огонь. Странно, последний кристалл должен был запустить серию из двух «прыжков»: сперва сюда, потом за пределы Лепестка… Но прыжок был только один!
Аркадий еще раз активировал последний кристалл.
Ничего не произошло.
Значит, Стерарий все же прочухался и жестко заблокировал любую телепортацию на выход и на вход! Хорошо хоть, не всю вообще.
А ситуация-то становится интереснее. Как теперь выбраться отсюда?
Пиршественная зала, яркий свет из магических светильников, громкая развеселая музыка. Ученики Мастера Стратига, как вернувшиеся, так и остававшиеся на Цветке, возлежат на длинных мягких сиденьях вдоль ломящегося от яств стола. Забравшись на стол, крупный мужик в изрядном подпитии орет: «Да я!.. Ик!.. Этих… Старых терранцев… Да подать их сюда!» Симпатичные рабыни в полупрозрачных нарядах ловко снуют между столами, наполняя сосуды с вином и пивом, а также ловко нарезая мясо для самых подвыпивших гостей. Ликаон Стерарий во главе стола хохочет и взирает на это все, благосклонно щурясь. Сам он явно осушил не один кратер с вином, но все еще относительно трезв.
Быстрым шагом в залу входит молодой человек со светящейся алебардой наперевес, наклоняется к уху Ликаона. Тот меняется в лице, с удивлением и недоверием смотрит на внезапного визитера.
Звон выбитого стекла теряется в окружающем гуле, но тренированное ухо все же может его расслышать. В противоположном конце зала появляется высокая фигура в черном, со сплошным шлемом на голове — и без лишних слов, даже без одного лишнего движения начинает резать глотки пирующим черно-золотым, окутанным магией серпом!
Ликаон Стерарий вскакивает и быстро покидает залу. Молодой человек с алебардой выпускает по фигуре в черном несколько дальнобойных заклятий, но вторженец двигается слишком быстро, словно в отрепетированном танце. Он почти не делает лишних шагов, каждое его движение заканчивается чьей-то смертью или серьезной раной; перерезанные глотки, отрубленные руки и ноги усеивают его путь. При этом он еще умудряется огрызаться по ученику с алебардой собственными заклятьями.
С точки зрения стороннего наблюдателя это невероятно красиво. «Хореография смерти! — думает этот наблюдатель, незаметно для себя кусая губы. — Танец кровавой жатвы! Ах, если бы я умел так же! Он бы у меня!..»
Наблюдатель еще очень юн и несколько романтичен, так что этот настрой понятен.