Они уже давно ушли, а я все продолжал сидеть на дереве, трясясь от ужаса и отвращения. Господи прости меня, как же я был наивен и слеп. Человек, которого я считал если не другом, то, как минимум близким приятелем, оказался кровожадным чудовищем, монстром хуже любого упыря, которому не место на божьем свете. Только к рассвету я, словно бы в сомнабулическом состоянии нашел в себе силы выбраться из своего укрытия и отправиться домой в Крапивин. Там, не в силах сдержаться, обо всем рассказал бабке Пульхерье. Она же, в свою очередь, собрала деревенский сход. Мужик в Крапивине всегда был крепкий и смелый, помещиком не задавленный, тяжелым бытом закаленный, к ружью и топору привычный, а потому, споро решил пустить старому чернокнижнику алого петуха. Как бы не был ты умен и могуч, а с пулей в башке особо не поколдуешь.
Я твердо решил, что пойду с ними. Чем бы не обернулась эта вылазка, а один дополнительный пистоль, пусть я и не великий воитель, лишним не будет. Да и ворожить умею, авось и сгожусь на что.
Архип захлопнул дневник и витиевато выругался, чем заслужил осуждающий взгляд отца Григория, копавшегося в бумагах рядом. Не то, чтобы старому фарисейке была реальная надобность находиться именно сейчас в церковном архиве, но любопытство не было причислено к списку смертных грехов. Возможно зря. Клокотавшая в груди колдуна ярость все еще требовала выхода и рука до побелевших костяшек сжалась вокруг рукояти топора. Злобствовал он не столько на недосдохшего немца, то, что путь к немертвому существованию устилается целым ковром невинно загубленных жизней, Архип знал давно, а на Наталью. Ведь эта высокородная крыса прочитала дневник полностью. Знала ведь, через что чернокнижник достиг своего нынешнего состояния. И все равно ведь захотела пойти с ним на сделку. Самовлюбленная тварь.
Медленно выдохнув и восстановив равновесия ума, колдун уже с величайшей бережливостью отложил небольшую книжицу в сторону. Прочитанное им только что было последней записью, а значит молодой дворянин, написавший его, не вернулся из своего «крестового похода». Но вместе с тем, дохлый немец почти двести лет никого не донимал, а значит в какой-то мере его усилия увенчались успехом. Его и тех безымянных крестьян, что подняли оружие против злобного чернокнижника.
— И что-то мне подсказывает, — пробормотал Архип, взвешивая в руке проржавевший выщербленный топор. — что ты в этом сыграл какую-то важную роль. Жаль, что не знаю какую. И на кой ляд ты этому чертовому фон Бреннону сдался.
Собственно, именно в надежде выяснить это Архип и отправился в церковный подвал в поисках того дневника, выдержки из которого Наталья ему показывала несколько дней назад. Негоже отправляться в пасть ко льву, не имея понятия об остроте его клыков. К сожалению, ни о каких топорах рудознатец из прошлого не писал, а значит ни он, никто-либо из его окружения за создание этого странного артефакта не был в ответе. Тогда кто? Сам Альберт? А что он с ним такое сотворил, что, не смотря на все чудесные свойства, проявляемые топором, никакого чародейства от него не исходило? Слишком много вопросов, выяснять которые придется на месте. Завтра Купальская ночь, и все его предчувствия буквально орали о том, что с немцем надо покончить раньше.
Глава 30
Найти место, где, судя описанию в дневнике некогда располагалась деревня помещика фон Бреннона, Архипу, как и любому хотя бы пару раз проезжавшему по берегу Черной в сторону Рудянки, никакого труда не составляло. Мало того, что резко разливаясь после Мавкиного брода, река спрямляла течение, и дальше верст на тридцать ее изгибы да излучины можно было пересчитать по пальцам одной руки, так еще и руины старой деревни, правда ныне уже полностью захваченные лесом, отлично просматривались аж с самой речной стремнины. Правда, молва о тех развалинах ходила дурная, да и Лес в тех местах пусть и не кишел нечистью, как севернее, но все равно оставался Лесом. В общем, даже безбашенные подростки в желании удалью своей и бесстрашием девок впечатлить да пред друзьями похвастать, туда если и забредали, то вернувшись в зад особо о том не распространялись.