— Не скажу, — неожиданно твердо отрезал омутинник и плотно сжал губы. Архип удивленно приподнял бровь и сделал несколько круговых движений рукой, перемешивая воду в заводи. Чудовище поморщилось и но упрямо помотало головой. — Не скажу и все тут, колдун! Хоть режь, хоть жги, хоть в церковь креститься тащи. Не могу. Не в моей это власти.
Сказать, что Архип был поражен, значит ничего не сказать. В отличие от сфвоего «старшого брата» водяного, омутинник был нечистью мелкой, не очень сильной и откровенно говоря, трусоватой. Украсть чужую вещь, оказавшуюся у кромки воды, покачать плывущую лодку, в крайнем случае, схватить за ногу купальщика, особенно ребенка или девку, чтоб сопротивления поменьше оказывали — вот верх того, на что он был способен отважиться. А тут перечил колдуну под угрозой божьего креста. И ведь видно, что и впрямь не скажет…
— Ну и как же нам быть? — в притворном сожалении пожал плечами Архип, не вынимая, впрочем, из воды руки. — За любую вину должна быть уплачена соответствующая вира, согласен? — омутинник судорожно кивнул. Не то, чтобы он и вправду был согласен с утверждением человека, но спорить и в этом случае, судя по всему, посчитал неуместным. — И так чем ты собираешься от меня откупиться? Учти, клады меня не интересуют. Да и откуда им взяться в твоем болоте.
Речной нечистый ненадолго погрузился в раздумия, скорость которых Архип то и дело стимулировал мерными движениями руки с крестом. От холодной воды пальцы его уже свела судорога, они очень плохо слушались, дежать крест становилось все сложнее, поэтому длительные рассуждения не были выгодны ни тому, не другому. И, судя по опасливым взглядам, бросаемым чудовищем на человека, он тоже это понимал.
— Ты же детенышей идешь? — вдруг оживился омутинник. — Тех что утром по лесу шастали? Мальчик и девочка. Могу сказать, кто их умыкнул и даже дорогу до его владений указать.
— И назад потом пропустишь? Мешать не будешь?
— Пропущу, — степенно кивнул омутинник. — Даже помогу, сколько ы моих силах будет. Слово даю!
— Э, нет, брат, так дела не делаются! Ты своему слову хозяин, захотел — дал, захотел — взял. Ты мне лучше поклянись тем, чье имя людям не произнести и не услышать.
Губы омутинника опять сжались в тоненькую полоску, но некоторое время спустя, он выдавил:
— Глянусь тебе именем — удивительное дело, губы нечисти шевелились, из его горла явно вылетали звуки, но Архип не смог ни услышать, ни понять их, а то, что услышал не желало складываться с цельное слово. — Что ни действием, ни бездействием, ни злым умыслом, ни случайным стечением обстоятельств до сегодняшнего заката не причиню вред ни тебе колдун, ни детям, коих ты ищешь, и не стану препятствовать их тобою спасению. Клянусь также помочь тебе с любыми спутниками по твоему желанию пересечь мое озеро дважды за этот день, — добавил он под насмешливым взглядом колдуна.
— Другое дело, — ответил Архип, вытаскивая из воды руку и тщательно упаковывая крест в тряпье прежде, чем сложить в суму. — Так бы и сразу. Говори, кто детей украл и где мне их теперича искать?
— Украл их верлиока… — начал было омутинник, но колдун перебил его.
— Верлиока? В наших краях? Ты меня совсем за дурака держишь?
— Я же поклялся, человек! Разве буду я опосля такого врать? Говорю же, верлиока это. Злобный, одноногий. Заявился в наши леса пару месяцев назад, избу в чаще справил да давай свои законы вокруг навязывать, жизнь лесную по чем зря насильничать. Чуть что не так в драку лезет. Тяжко с ним. Идти до него тебе недалеко совсем. Я тебя через речку переправлю и сразу к тропе доставлю, по ней пойдешь прямо, никуда не сворачивая и через пол версты у него и окажешься. Что рожу корчишь? Он эту тропу и протоптал. Каждый день то по воду ходит, окаянный, то рыбачить! Житья никакого нет. Залазь.
Повинуясь взмаху гнилой распухшей руки из глубины вынырнул небольшой деревянный плот. Архип с некоторой опаской взгромоздился на скользкие от речной воды доски и постарался встать поустойчивее. Стоять, не смотря на первое впечатление, оказалось достаточно удобно — толкаемый омутинником плот шел ровно, почти не качаясь, мокрая и, казалось, скрепленная только гнилыми веревками древесина держалась выше всяких похвал, не «гуляла» и даже ноги на ней не особо разъезжались. Речушка была неширокой, поэтому не прошло и десятка минут, как Архип легко спрыгнул на берег и снова взялся за зачарованный платок.
— Я останусь здесь, человек, — сказал омутинник в след убежавшей по тропе мыши. — Но только до заката. А потом уже выбирайся, как знаешь. И больше не попадайся мне на глаза, спуску не дам.