Архип, недовольно посасывая трубку, наблюдал как его крутобокая подруга спускалась вниз, навстречу троице. Как, поравнявшись в ними, вежливо сделала вид, что не узнала. Явно же к колдуну просителями не от хорошей жизни ходят, приличные люди о таком болтать не будут. Как скрылась за последним поворотом, сразу за которым, почитай, и начиналось само село. Почти полтора десятка лет назад, когда он, беглец от церковных ревнителей, только строил свою первую хибару, скорее даже землянку, в этой глуши, с разрешения сельского старосты, обещая в обмен своим ремеслом служить людям, идти до околицы приходилось втрое дольше, да и тропа была куда хуже, но с тех пор многое изменилось. Его усилиями в том числе. И нечисть в округе поуспокоилась, и зверье дикое. Да и все моры, буквально под корень выкашивающие прочие округа губернии, здесь проходили сравнительно мягко. Вот и росло село. А расти ему только в эту сторону и было, ведь с трех других поджимали реки да топи. Да и к колдуну народ попривык, не боялся к нему даже ночами бегать. Последнее, кстати, Архипа не слишком радовало. Он бы предпочитал, чтоб все было как раньше, когда глаза прятали, да плевали через левое плечо, едва рядом проходил. Славное было времечко. Давно ведь известно: боятся, значит уважают.
Пока колдун сидел, погруженный в воспоминания, гости его прошли всю тропу и встали около калитки. Особенно смущенными выглядели женщины. Архип сперва удивился их реакции, а потом вспомнил о своем внешнем виде и даже слегка стушевался. Убрав ноги с забора и поплотнее запахнув зипун, чтоб срам не вываливался наружу, он пригласил людей внутрь:
— Ну что стоите, как не родные? Явно не на меня красивого полюбоваться пришли, а по делу. А раз по делу, то нечего ворота загораживать, внутрь проходите.
Не вставая, Дарья там или нет, но менять свою натуру и без нужды миндальничать с всяким поперечным он не собирался, колдун протянул руку отцу семейства:
— Архип я, — и вопросительно приподнял бровь.
— Матвей Георгич, — ответствовал тот и сжал предплечье колдуна. Пожатие было каким-то неуверенным и судорожным, по нему легко можно было понять степень волнения Матвея. — Я пасечник. С Медового. За Мелкой. Это жена моя Арина Филипповна. А это дочь, Аська. Агния то есть.
— Агния Матвеевна то есть? — важно покивав, обратил Архип внимания на дочь. Девка, огненно рыжая, как и мать, еще совсем молодая, только-только еще начавшаяся наливаться соками, но уже обещавшая стать ослепительной красавицей, за внимание которой вскорости не из одного пацанского носа кровавую юшку пустят, кивнула, а потом испуганно перевела взгляд на отца. Архип отметил ввалившиеся глаза, огромные круги под ними и заострившиеся черты лица, говорившие о крайне степени усталости девушки, словно бы она не спала несколько дней. — Значит так, Агния Матвеевна, берите Арину Филлиповну под руку и дуйте обе в избу. Там слева от сеней в светелке на столе самовар еще горячий да на столе варенье. Испейте не побрезгуйте, а нам тут с вашим тятенькой поговорить надобно.
Агния снова резко кивнула, а потом, взяв под локоть мать, увела ее в дом. Когда женщины ушли, Архип освободил на лавке место подле себя, предложил Матвею кисет и закурил по новой. Матвей не стал отказываться и, достав щепоть табака, начал как-то излишне тщательно забивать его в вытащенную из за пазухи трубку. Архип понимал, что эта передышка нужна пасечнику, чтобы собраться с мыслями, а потому не мешал тому, сам наслаждаясь тишиной и хорошим зельем, привезенным за немалые деньги приказчиками Дарьи из города. Наконец, все приличия были соблюдены и мужчина, недовольно покосившись на кадильницу, все-таки идея использовать церковный инструмент для такого презренного дела, как раскуривание трубок, ему явно не понравилась, достал отттуда уголек. Глубоко затянувшись, он выдавил:
— Ууух, хорошая махорка, мягкая. Колдун я к тебе за помощью, — и снова замолчал.
— Оно и понятно, что не чаи гонять, — не удержался от колкости Архип. — Не тот я человек, чтоб ко мне по доброй воле ходили. Говори, Матвей Георгич, не тяни кота за то чем котят делают.
Матвей закашлялся. То ли от возмущения бестактностью, то ли скрывая смешок, и все-таки перешел к делу:
— Дочке моей, Аське мужик чудиться начал.
— Ну пора уже, созрела почти…
— Да нет же, язвить тебя в корень, не перебивай, — почти рыкнул пасечник и тут же сконфузился. — Прости, не хотел…