— Мужики, рубите рогатины, надобно к земле ее прижать будет, — начал распоряжаться Архип. — Григорий, ты тоже столбом не стой. Готовь библию и все что надо. Тварь надо крестить!
— Что? — удивленно уставился на него священник.
— А зачем, думаешь, я тебя сюда кликал? Пироги жрать? — съязвил Архип, не любивший тратить время на ненужные объяснения, когда было дорого каждое мгновение. Но все-таки снизошел. — Мяцкай это, упырь татарский, ни железа, ни дерева не боится, ничем не убить его, но лишь в некрещенных да богохульцах жить может. Окрести его, грехи его смоются и он тело оставит. А крестным я стану.
— Но…
— Знаю, что сволочь я и безбожник, и чистоту положенную не блюду. Но не на мужиков же сваливать эту тяжесть, нежить проклятую крестить, — резонно заметил он на невысказанное хотя и очевидно напрашивавшееся возражение священника. Тот согласно кивнул и принялся вытаскивать из собственно объемной сумы разные предметы: кадило, мех с водой, знать, освященной, кропило.
Тем временем упорный мяцкай снова начал подниматься. Нога его еще недавно совсем почти оторванная, основательно подзатянулась, а кусок мяса, выбранный медвежьей пулей, заменился все той-то «плесенью». Охотники были заняты, споро мастеря рогатины, а потому зарядить ружья былл некому. Архип тихонько выругался и перехватил поудобнее топор. Подкравшись к неуклюже елозившей на земле мерзости, руками та так и не пользовалась, а одна нога все еще не вернула нормальную способность действовать, и увернувшись от угрожающе клацнувшей пасти, Архип подловил удобный момент и ловко перерубил подраненную ногу, оторвав ее вконец. Этим, как он знал, удасться выиграть немного времени. Ни охотники, ни священник даже не прервали своих занятий, лишь охотничьи топоры застучали с еще большим рвением.
Наконец все было готово. Мужики приготовили рогатины и ловко ими прижали творюгу к земле. Двое держали ноги, двое тушу, один зажал меж развилкой ветвей голову.
— Архип, ты ж понимаешь, что это крещение не всамделишнее? — тихо проговорил Григорий, склонившись так, чтоб никто посторонний не слышал его слов. — Без исповеди, без окунания в купель, одним обливанием, без желания и раскаянья крестимого…
— Скажи мне, Григорий, а что из этого ты спрашиваешь у младенцев? — хмыкнул Архип. — Да и юродивых крестят, насколько я знаю. Из милости. Так что нам ничего, не остается, кроме как уповать на волю Господа и его доброту. Простит он дурака, что в мяцкае заперт, спасется куча людей, не простит… Ну не простит, значит тогда и думать будем, — безмятежно пожал он плечами.
— Дурака? — удивленно переспросил поп.
— Да, дружище, мяцкай он от большого обмана на свет вылазит. Но о том после. Сперва надобно утихомирить сатанинское отродье.
— «Символ веры» — то хоть знаешь, нехристь? — сдался священник.
— А то! Да получше тебя, небось, уж не одну епитимию-то на меня накладывали. И все то «Отче наш» читать, то «Символ Веры». Хоть бы чего изобрели иного.
Священник только хмыкнул и двое подошли к прижатому к земле чудовищу. Архип наклонился и вытащил из человеческого рта нечисти свой уже основательно оплавившийся крест и передал его Григорию. Какое же крещение без креста? И подарить этот крест должен никто иной, как крестный отец, какую роль на себя Архип и взял. Да. Судьба однозначно имеет неплохое чувство юмора.
Священник сверился с небольшой книжкой, скорее всего, святцы смотрел, имени вместилища мяцкая они не знали, а потому придется нарекать самим.
— Господу помолимся! — начал священник, и его помощники эхом отозвались:
— Господи помилуй! — странно было это слушать от людей, что острыми палками прижимали к груди чудовищно искаженного монстра.
— Господи Боже наш, Тебе молимся и Тебе просим! Да прибудет свет лица Твоего на челе рабе сем, рекомом Игнатом, с этими словами поп бесстрашно коснулся лба крестимого и, к великой чести его, не отдернул, когда тот, извернувшись клацнул своей огромной пастью в паре пядей от его руки. Архип с невольным уважением приподнял брови.
— Отрекаешься ли ты от Сатаны, от всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всей гордыни его? — спросил священник крестимого, но ответ надлежало давать Архипу и он, повенувшись лицом к заходящему солнцу, ни секунды не колеблясь ответил.
— Отрекаюсь!
— Отрекаешься ли ты от Сатаны, от всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всей гордыни его? — спросил священник второй раз.