Глава 10
«Важнецкими людями», а точнее человеком, оказался Пантелеймон Аркадьевич Вект, волостной помещик, чье владение находилось в пятерке верст в сторону от основной дороги на Чернореченск, около самых гор. Дед его был немчурой из военных, то ль из Голландии, то ль из Пруссии, и дворянский титул получил за мелкую услугу то ль при Александре, то ль при Николае Павловиче. И насколько мелкой была услуга, настолько же ничтожным было и поместье включавшее в себя скромный рудничок да деревеньку на вольной аренде. А поскольку здесь, на севере Пояса крепостного ярма на крестьянина надеть так и не сподобились, то положение его отягощалось еще и необходимостью с крестьянским миром дружить. Но была у этого и иная сторона, ибо Пантелеймон Аркадьевич, как и батюшка его, ежели верить старожилам, отличался полным отсутствием свойственного поместному дворянству чванства и высокомерия в общении с простым людом. А еще честностью в расчетах с наемными рабочими. За что и от «своих» крестьян, и от крапивинских имел одно лишь большое уважение.
Пантелеймон Аркадьевич, крепкий и широкоплечий мужчина с грубыми тяжелыми чертами лица, словно бы вырубленными из куска камня да висками едва тронутыми сединой, встретил Архипа в высшей степени тепло. Едва тот вошел в комнату, он поднялся и заключил колдуна в медвежьи объятья. Если б на месте Векта оказался кто иной, то Архип с презрением бы сделал вывод, что помещик просто набивает себе цену перед тем, как приступить к просьбе, но с Пантелеймоном он встречался не в первой и знал, что тот совершенно искренен, и с той же улыбкой от уха до уха лезет обниматься к любому новому знакомому.
— Пантелеймон Аркадьевич, давай без прелюдий, — с самого порога пресек он любые попытки помещика говорить о погоде и здоровье. Вект ему нравился, но колдун не спал уже более суток, а потому делал только поскорее выяснить все подробности да отправиться спать. Да и вообще окружающие не без причин считали, что характер у колдуна был достаточно скверным. — Я всю ночь упыриху караулил, умаялся.
— Упыриху? — пробормотал сбитый с толку напором собеседника Пантелеймон. — Это которая кровь пьет?
— Ну не водку же, — оскалился Архип. Но потом, понимая, что хамит человеку без причины, пояснил. — Она самая, мертвячка кровожадная. Девка местная в буран в распадке замерзла, а родные по ней так горевали, так убивались, так назад звали, что она и вернулась. Отца насмерть загрызла, брата чуть было следом не утащила.
— Ох, страсти какие, — пораженно покачал головой Пантелеймон, крестясь. Объяснением Архипа он удовлетворился и сразу же перешел к цели своего визита. — Архип Семенович, как ты правильно понял, я к тебе по нужде явился. У меня в деревне беда. Младенцы пропадать начали. Трое уже. И таинственно все пропажи сверх меры: вот, вроде только лежал в люльке, агукал, а отвернется мать, лишь на мгновение отлучится, или задремлет, так дитятки и нет. И ни следов, ни шума никто не слышит. Словно и не было их никогда.
Архип крепко задумался и поерзал на стуле. Полакомиться человечинкой, особенно детьми, много какая нечисть не прочь. Но сразу на сверхъестественное валить тоже не след, мало ли что у них там творится, да и в деревне у рудника церквушки своей нет, детей крестить к Григорию возят, а значит вдвойне вкусные для нечисти:
— Давай поподробнее, Пантелеймон Аркадьевич, — попросил он. — С чего решил, что нечисть балует, а не какой-нить лихой человек? Средь нашего племени тоже такое водится, что любой вурдалак от зависти удавится.
— Так-то оно так, Архип Семеныч, злых людей на свете не меньше, чем добрых, — согласился помещик. — Но говорю же, уж больно обстоятельства у этих дел подозрительны. Вот сам посмотри: первой у Параньки, девки моей дворовой дитё пропало. Она на кухне кашеварила в тот день на завтрак. Зыбку рядом повесила, на глазах чтобы. Едва в кладовую отлучилась, вернулась, а дитяти и нет. Упер кто-то. Двери все заперты были, я сам отпирал, как от крика ее проснулся, никто чужой войти да выйти не мог. Тем более, с младенцем.
Архип медленно кивнул, жестом предлагая гостю продолжать.
— Это было, значица, недели полторы назад. Мы даже грешным делом подумали, что девка умом тронулась да сама ребенка куда скинула, чтоб не растить. Пришлось даже в город отправить, а то муж ейный даже прибить ее по первости грозился. Но потом, дня через два опосля Параньки беда приключилась с Авдотьей, кузнецовой дочкой. Ночью было. Она допоздна ребенка укачивала, да и уснула у люльки прямо. А утром мужик ее первым встал, люлька пустая. Двери-окна закрыты изнутри были. Некому было прийти.