Побродив по лесочку да выбрав из валежника пару бревнышек посимпатичнее, да покрепче, колдун сложил из них традиционную сибирскую нодью, лето летом, а у реки ночи все равно были весьма зябкими, да принялся разбирать весьма объемную котомку, которую взял в пару к привычной своей видавшей виды наплечной кожаной сумке. Из недр ее на свет появились мешочек крупы, бронзовый котелок, и завернутый в коричневую оберточную бумагу кусок мяса, свернутое в рулон шерстяное одеяло и узел каких-то разноцветных тряпок.
Растопив костер он отправил на огонь котелок с кашей и мясом. Война, как говорится, войной, а обед по расписанию. А после, удобно устроившись на расстеленном одеяле, принялся потрошить узелок. В нем оказалась женская одежда. Разного фасона и степени поношенности, но неизменно цветастая и ярко украшенная, насколько только это было возможно для ее состояния да с большим тщанием и любовью заштопанная. Для городского бала, конечно, не годится, но вот на деревенские гулянки — запросто. Каждую тряпицу, а там были отдельно и юбки, и рубахи, и даже цельные платья, колдун расправлял и ощупывал, а потом прятал в швы по одной-две грубых иголки, которые вытаскивал из специального деревянного футляра на поясе.
Заняло это дело у него весь остаток дня и только уже почти под вечер, когда солнце своей пылающей короной коснулось верхушек он отвлекся от него, чтобы повечерять. Окончив, колдун по широкой спирали двинулся вокруг своего лагеря, то и дело, оставляя на земле или на ветках одежду, так, чтобы ее было хорошо и издалека было видно. А самое яркое платье — когда-то, судя по всему, изумрудно-зеленое, а нынче, скорее, болотное, но вышитое по всему краю изящным красным орнаментом, он положил у самой кромки воды, на пологом спуске с холма. Постояв на береге и посмотрев на уже скрывшуюся в тени реку некоторое время, он так и не заметил на ее беспокойной из-за быстрого течения поверхности ничего необычного и отправился в лагерь. Там же, устроившись у ровно горевшей нодьи, вытащил из внутреннего кармана затертую от постоянного использования, колоду атласных карт и принялся с увлечением раскладывать пасьянс.
Час проходил за часом. Солнце ушло на покой, его сменила луна, упорно и уверенно забиравшаяся все выше и выше. Отпелись и отправились на боковую вечерние птицы и вместо них заступили цикады, а Архип продолжал раскладывать один пасьянс за другим. Благо, таковых он знал неисчислимое множество и это занятие ему почти не надоедало. Ближе к полуночи его тренированный случай уловил плеск у воды. Не такой, какой издает упавший камень или выпрыгнувшая наружу рыба, а более объемный и какой-то долгий. Словно бы кто-то медленно и в высшей мере осторожно из этой самой реки выходит. Кивнув своим мыслям и поправив костер, колдун вытащил из сумки бутылку самого дешевого полугара и сделал оттуда солидный глоток, еще больше пролив на себя, и вернулся к прерванному занятию.
Тем временем шум со стороны реки изменился. Теперь оттуда доносилось очевидно различимое шуршание одеваемого платья. Архип криво ухмыльнулся и отпил второй глоток, закашлявшись от крепости напитка и облившись еще сильнее, чем в прошлый раз. Глаза его слегка заблестели, а руки, которыми он раскладывал карты, начали немного заметно подрагивать. Но, тем не менее, он не прервался ни когда в лесу отчетливо стали раздаваться легкие шаги, ни даже тогда, когда между деревьями стала мелькать белесая, еле различимая фигура. Казалось, карточные расклады полностью завладели его вниманием, даже к бутылке от прикладывался не глядя. И, видимо именно поэтому большая часть содержимого оказывалась не в его желудке, а на одежде. И тем не менее, прошло не менее часа, прежду, чем таинственная фигура, наконец, решилась выйти в круг света от уже основательно прогоревшего костра.
Колдун вздрогнул и подскочил, перевернув остатки бутылки:
— Твою ж, налево, — возмутился он, остекленевшими спьяну глазами уставившись на гостью. А ей оказалась бледнокожая девушка. — Ты кто такая, девка, и чего тута забыла?
Девушка была красива до одури. Наверное, окажись она сейчас в Крапивине, да в компании с Архиповой ученицей — татаркой Айрат, то у особо впечатлительных деревенских парней могли и сердца поразрываться от такой невероятной концентрации женской красоты в одном месте. Хотя, на самом деле, как раз на татарку-то ночная гостья вовсе похожа и не была. Там, где Айрат была чернявой, живой и энергичной, эта была русоволосой с водянистыми практически прозрачными серыми глазами, кожей бледной, словно лунный свет и тонкими почти аристократическими чертами.