[…]
1732 года марта 12 число. Наконец-то завершились все официальные мероприятия, устроенные в городе в честь моего приезда. Признаться, никогда не думал, что радушие может быть настолько утомительным. После достопамятного вечера у Льва Константиновича я посетил еще восемь приемов, причем на каждом неизменно оказывался главным гостем и рассказчиком, вынужденным развлекать дворян, специально ради этого представления съезжавшихся со всех концов необъятного уезда. Ну я решительно не могу поверить, чтобы в таком небольшом городке, как Чернореченск могло оказаться такое солидное количество представителей моего сословия. Им же просто негде было бы жить, ведь приличных построек на весь город, основанный вокруг металлургического завода, честь быть приписанным к которому мне и выпала, совсем недавно, в последние годы царствования Великого дяди нынешней Государыни, можно было сосчитать на пальцах двух рук.
Нет, я вовсе не ханжа и не затворник, и внимание этих людей было мне крайне приятно, особенно пары нежных особ прекрасного пола, настолько настойчиво пытавшихся уединиться со мной в отдельной гостиной, что чуть было не устроили драку, немало меня этим позабавив. Естественно, как подобает мужчине и дворянину, я постарался их конфликт разрешить, пригласив обеих, по раздельности, естественно, на прогулку на следующий день. Девушки разошлись друг другом крайне недовольные, но от развития конфликта все-таки воздержались, чем немало меня порадовали. Не хотелось бы становиться причиной взаимной их вражды, тем более, что место в сердце моем давно занято настоящим воплощенным ангелом Господним, моей единственно и несравненной Елизаветой. Но Небеса мне в свидетели, как же я устал от всех этих мероприятий. К конце второй недели пребывания в Чернореченске я уже самым натуральным образом лез на стены и даже с определенной ностальгией вспоминал о мрачной тишине каботажного плавания из Архангельска то устья Черной. В какой-то момент мне грешным делом начало казаться, что мен так и не удастся вырваться из нежных но цепких объятий уездного общества, и всю свою командировку я проведу, погрязнув в праздности и безделии, так и не получив возможности проявить то, чем столько лет учился. И Лев Константинович, здравия ему и всяческих успехов, мою начинавшуюся хандру заметил и приложил всяческие усилия, чтобы ускорить мой отъезд. Ах, сколько ж вечеров мы провели с ним в тяжком выборе направления для путешествия. Запад от города был болотистым и топистым, и его мы отбросили сразу, поскольку даже если бы и удалось разведать там что-то, то извлечь и, тем более, доставить до завода казалось задачей если и не невозможной, то, как минимум, крайне трудно выполнимой. Восток — там где возвышался Пояс, казался самой вероятной и надежной целью, но так думал не только я и вся округа была исследована на несколько раз, так что и это направление было похоже на напрасную трату времени. Посему послед длительный рассуждений решено было подготовить экспедицияю на северо-восток. Места то были глухие, находилось буквально пара поселений, да имение Альберта Карловича, что, не скрою, тоже повлияло на мое решение, уж очень заинтриговал меня этот поразительный человек. Имение его находилось, судя по карте, в двух днях конного пути вверх по течению Черной, на одной из ее многочисленных излучин. К имению прилегала деревня на сотню мужиков с семьями да водяная мельничка. Еще в дне пути на север, чуть поодаль от реки, окруженное отвоеванными у многочисленных лесов полями стояло небольшое сельцо, душ эдак на триста, именуемое Крапивино и основанное совсем недавно, не более пятнадцати лет назад, государевыми крестьянами да вольноотпущенниками, привлеченными в эти края щедрыми преференциями, дарованными Государыней — Императрицей, четко намеревшейся использовать этот суровый но богатый край к вящей славе Государства. Где-то еще дальше на север, по словам управляющего проживали еще и кочевые лесные народы сибирских татар и прочих язычников, но они даже ясак не платили, а потому сказать о них что-то определенное он не мог.
[…]
1732 года мая месяца 17 число. К своему великому стыду и сожалению до своего знакомца — Альберта Карловича мне удалось вырваться лишь спустя почти месяц отъезда из Чернореченска. До тех же пор все внимание мое было поглощено различными свалившимися на меня неурядицами. Сперва житейского толка, поскольку в столь небольших деревнях, как Крапивница найти хотя бы просто приемлемое жилье оказалось по-настоящему мучительной задачей. Все что могла мне предоставить община даже при всем благожелательном отношении со стороны местного старосты, во многом обеспеченном вверительными грамотами уездного комиссара и Льва Константиновича, не подходило ни под какие стандарты человека цивилизованного. Но ради торжества дела, порученного мне, пришлось поступиться гордостью и жить практически, как мужичье. После того, как с грехом пополам удалось справиться с бытовой своей неустроенностью, я с головой нырнул уже в дела горные. И, господь мне свидетель, найти в этих бедных горах приличную жилу было не проще, нежели жемчужину в выгребной яме. И ведь в чем ирония: любые гадания говорили мне, что и железа, и меди в окружающих горах с избытком, но запрятаны они настолько глубоко, что даже самые лучшие лозы, а у меня, скажу без преувеличения, в наличии были самые лучшие, которые только можно было купить за деньги, оказывались бессильны. Вот и приходилось сайгаком скакать по окрестностям в поисках хоть самого незначительного выхода.