Два года назад. Шумный прием. Его юная сестра Екатерина, влюбленно смотрящая на Громова. Слишком много вина, пустая гостевая спальня и ее слезы на следующее утро, когда Громов, уже потеряв всякий интерес, холодно бросил ей, что это была всего лишь одна встреча, да и та, была ошибкой. С тех пор пьяный Дмитрий искал повод для мести.
— Как это, отказываешься⁈ — взъерепенился он. — Ты не имеешь права!
— В смысле? — спокойно удивился я. — Вполне себе имею. Как и твою сестру в свое время.
Я тут же щелкнул зубами, пожалев о сказанном. Я не хотел этого говорить. Фраза вырвалась сама собой. Наследие старого Громова, его злой и ядовитый язык.
— Че ты там вякнул? — процедил он, набычившись.
Вмешался Корней.
— Так, господа, спокойнее. Давайте не будем устраивать сцен в такой торжественный вечер. Давайте я попробую решить ваш спор: Дмитрий, у вас есть претензии к Виктору?
— Да! Он… ик… должен ответить за свои действия!
— Господь милосердный, — сказал я, — да ты пьян вдрызг. Давай ты проспишься, и мы обсудим это в следующий раз, на твою трезвую голову?
— Ты всегда так отмахиваешься! А потом тебя ищи-свищи! Я все ждал, пока ты появишься! Думал, что совести не хватит сюда припереться, но не-е-ет, — он покачал пальцем, держась за дверной проем. — Явился не запылился.
— Хорошо, — сказал Корней. — У вас есть претензии, Дмитрий. И вы хотите провести дуэль с Виктором Громовым. Виктор, как сторона, которой бросили вызов, ты имеешь право либо выбрать оружие, либо отказаться.
— Я отказываюсь, — повторил я свои слова. — Как минимум потому что он пьян и не понимает, что несет.
Корней развел руками.
— Причина отказа аргументирована, Дмитрий. Мои соболезнования.
— Да? Это мы еще посмотрим! — рявкнул тот, развернулся и, пошатываясь, пошел прочь, в сторону главного зала.
Я смотрел ему вслед.
— Болван, — сказал я, сунув руки в карманы. — Прошу прощения за эту сцену, — извинился я перед всеми за столом.
Мне показалось, что люди напротив заинтересовались происходящим еще больше и прямо ждали, что я соглашусь. Прямо как римляне в Колизее. Хлеба и зрелищ!
В глазах Ангелины так вообще промелькнуло какое-то разочарование, словно я повел себя не так, как ей хотелось бы.
— Да как обычно, — сказал Корней. — Тому случаю сколько — года два? А он так о нем переживает, честное слово, — хохотнул инквизитор, но затем стал серьезнее. — Осуждаю, конечно же. Грешное дело. Перекурим?
— Не курю, но компанию составлю, — пожал я плечами.
— Как это — не курю? — удивился Корней. — Ты ж вообще заядлый паровоз. Табак покупал высшего сорта.
— Бросил курить, потому что устал, — сказал я словами своего деда из прошлой жизни.
— Что — «устал»? — Не унимался Корней.
— Трубку набивать, — я хлопнул его по плечу. — Пошли уже.
Мы двинулись по коридору, чтобы выйти на задний двор, откуда тянуло табаком. Но не успели мы дойти до выхода, как из главного зала донесся знакомый пьяный голос.
— Ага, вот они! Две потаскухи, которых притащил Громов!
Я тяжело вздохнул. В зале, привлекая к себе всеобщее внимание, стоял Дмитрий, указывая пальцем на Алису и Лидию.
— Как ты меня назвал⁈ — вспыхнула Алиса.
— Пу-пу-пу-у-у… — протянул Корней рядом со мной. — Вот неугомонный, а. Но нашел, засранец, повод. Что будешь делать?
Понятно. Этот пьяный горе-братик искал всеми возможными путями способ, чтобы выставить меня в дурном свете. А моя репутация, вернее старого Громова, и без того была, мягко говоря, не самой чистой.
Да, ко мне все еще относились, как к аристократу, но я видел косые взгляды. Видел, как люди иногда шептались, когда я проходил мимо. Обо мне ли? Черт его знает. Но, думаю, каждый в такой ситуации решит, что это о нем.
В этот раз Орлову удалось меня подловить. Он оскорбил моих спутниц прилюдно. Пускай он выставил себя полным идиотом, но если такой наглый поступок останется мною незамеченным, именно я буду выглядеть мягко говоря неприглядно. А я этого допустить никак не мог, если собирался вернуть себе репутацию и честь.
И этот случай был делом чести.
Я вздохнул.
— Начищу ему рожу, — сказал я спокойно. — Но не здесь и не сейчас.
Я спокойно прошел мимо них, подошел к Лидии, которая стояла бледная от ярости, и, взяв ее руку, аккуратно снял с ее кисти длинную белую перчатку. Затем я подошел к Дмитрию и со всего размаха ударил его этой перчаткой по раскрасневшейся морде. Хлопок прозвучал оглушительно в наступившей тишине. Но не так оглушительно, как мог бы звучать мой кулак, если бы врезался ему в челюсть со всего размаху.