Он рукой указал мне в сторону по коридору, и мы молча двинулись. Я коротко обернулся, бросив взгляд на девушек, которые стояли с немым вопросом.
Мы вышли на широкий пустой балкон, с которого открывался вид на ночной сад и далекие огни города. Граф достал из кармана смокинга трубку, не спеша набил ее табаком и закурил. Я просто оперся на холодные мраморные перила.
— Не думал, что ты появишься, — сказал он, выпустив облако дыма. — Еще и в компании двух особ, которых никто не приглашал. Я же и приглашение тебе велел отправить чисто формально, а ты возьми и появись. И еще на дуэль нарваться умудрился.
— Я не планировал, Ваше Сиятельство, — сказал я спокойно. Титулование всплыло в голове само по себе.
— Брось эти игры на публику, тут никого нет. Так что ты вдруг решил выползти на свет божий? Давно же как сыч живешь.
— Были определенные жизненные обстоятельства, которые требовали моего тщательного внимания.
— Определенные обстоятельства, — повторил граф, затянувшись трубкой. — Очень конкретный ответ, — хмыкнул он. — Разобрался хоть?
— Вполне успешно.
Он покивал головой.
— Как с отцом дела?
Я не понимал его вопросов. Зачем ему это знать — загадка. Все, что я знал про отношения между старым Громовым и его отцом, так это то, что они рассорились еще лет десять назад, после чего между ними не было доверительных отношений. И насколько вытянул из памяти Громова, максимум, что приходило из отчего дома — открытка с поздравлением на день рождения.
В памяти всплыло воспоминание, что последним подарком отца было как раз то имение, в котором я сейчас жил. Последняя помощь или подачка, тут уже как посмотреть.
— Не общаемся, — ответил я.
— Понятно. Я слыхал, что старик Громов совсем сдал. Гордость гордостью, Виктор, но он, все же, твой отец. И даже если вы не в ладах, то, не думаю, что спустя столько лет он все еще держит на тебя зло.
— Не сочтите за наглость, Владимир Николаевич, но с чего вы вдруг решили обсудить мои дела и моего отца?
Граф как-то грустно усмехнулся. Не исключаю, что мне лишь показалось.
— Я и не собирался. Но раз уж так вышло, что мы с тобой столкнулись, то решил уточнить, — он повернулся и взглянул на меня. — Я ведь тоже, в конце-то концов, отец.
Мы еще какое-то время постояли молча, после чего Муравьев рукой предложил мне покинуть балкон. У выхода мы распрощались, и я двинулся вниз, искать Лидию и Алису.
Остаток вечера прошел на удивление… нормально. После того, как сцена с дуэлью была пресечена самим хозяином дома, напряжение в воздухе спало. Косые взгляды сменились на любопытные, а мы из изгоев превратились в центр внимания. Я ловил на себе взгляды, полные вопросов, но никто больше не решался подходить с упреками.
Мы втроем просто гуляли по залу, я представлял девушек каким-то маловажным знакомым, чьи лица у меня всплывали в памяти, мы обменивались ничего не значащими любезностями и иногда наслаждались напитками, перехватывая у снующих официантов бокалы с игристым.
Когда оркестр заиграл медленный вальс, я, повинуясь какому-то внезапному порыву, повернулся к Лидии.
— Позволите? — обратился я к ней.
Лидия удивленно вскинула брови, но легкий хмель в крови и общая атмосфера сделали свое дело. Она молча кивнула. Мы вышли в центр зала. Я вел уверенно в обычном вальсе, она следовала за мной с безупречной грацией. Мы не говорили ни слова, просто кружились в танце под звуки скрипки. И на эти несколько минут мы были не врагами, а просто партнерами.
И я не капли не пожалел о том, что сделал. Мне нравилось танцевать еще в моем мире. Не сказать, что я был профессионалом, но в юности много и часто приглашал девушек на «медляки» в клубах. Как правило, ни одна не отказывала. А какое-то время у меня вообще было хобби — вальс. Не знаю, с чего меня так это увлекло. Года два занимался этим полупрофессионально. И, скажу вам, непростое это занятие — «кружится в вальсе».
А здесь мои навыки еще и слились с навыками Громова, который как аристократ учился танцам.
Следующий танец был быстрее, и на него я пригласил Алису. Она сначала смутилась и залилась краской, но потом, заразившись всеобщим весельем, согласилась.
Она танцевала не так грациозно, как Лидия. Ее движения плохо вписывались в строгий ритм. На одном из резких поворотов она оступилась и, чуть не потеряв равновесие, ойкнула. Мне пришлось резко притянуть ее к себе, подхватив одной рукой за талию, а другой за локоть, чтобы она не свалилась.
В этот момент, держа ее так близко, я ощутил упругое тепло ее тела. В памяти тут же всплыло ощущение от танца с Лидией — ее тонкая, почти невесомая фигура, двигавшаяся с отточенной точностью. Они были такими разными, но теплота и упругость живого женского тела обеих были неоспоримо приятны.