Лидия одарила меня скупой, почти незаметной улыбкой одними уголками губ. Она сделала маленький глоток вина, выдержала паузу, словно оценивая сложный букет, и лишь потом ответила.
— Пойдет, — она проглотила последний кусочек с безупречной выдержкой.
— Пойдет⁈ — возмущение Алисы было таким искренним, что она чуть не выронила вилку. Та со стуком ударилась о край тарелки. — Да тут вкусовая гамма похлеще чем в «Мышлен»! Не гунди, Лидия, это действительно вкусно!
Лидия посмотрела на эмоциональный взрыв Алисы с легким, почти снисходительным удивлением, а затем перевела взгляд на меня. В ее глазах, обычно холодных, на мгновение промелькнуло что-то теплое. Она выставила перед собой ладони в примирительном жесте, обращаясь скорее к Алисе, чем ко мне.
— Ладно! — она сдалась. — Ладно. Громов, — она повернулась ко мне. — Твое блюдо действительно получилось отменным. Я это признаю. Ты меня удивил.
Я победно улыбнулся и кивнул головой. Это была не просто похвала или уступка с ее стороны. Это было признание. А еще это была очередная трещина в стене, которой она старалась от меня отгородиться.
— Вот и хорошо. Рад, что вы оценили мои таланты по заслугам.
— Раз уж мы заговорили о талантах, — подхватила Алиса, явно решив закрепить мирное настроение. — Ты обещал нам еще кино. То, что мы смотрели в кинотеатре было… ну, милым. Я бы еще что-нибудь такое посмотрела.
— Неужели? — я удивленно вскинул бровь. — Я думал, тебе больше по душе что-нибудь про корабли, пиратов и морские сражения.
— Одно другому не мешает, — парировала она. — Иногда хочется и просто посмотреть, как люди целуются под дождем, а не как они друг другу глотки режут.
— Тогда надо выбрать что-то похожее. Я так навскидку и не вспомню, — сказал я, прекрасно понимая, что выдумывать названия на ходу плохая затея.
— А я бы предпочла что-нибудь из старого имперского кинематографа, — неожиданно вступила в разговор Лидия. — Черно-белое. Говорят, «Касабланка» — это шедевр.
— «Касабланка»? — переспросил я, едва не поперхнувшись вином. Совпадения становились все более странными. — Отличный выбор. Но, думаю, надо либо составить список. Это будет самое логичное, чем договариваться. Вкусы разные, а так и кругозор расширим.
Мы доели в тишине. Сытость и редкое для этого дома чувство… покоя. Оно обхватывало мягким одеялом и давало чувство расслабления. Когда последняя свеча догорела, Алиса первой не выдержала и сладко зевнула, прикрыв рот рукой.
— Все, я спать. Спасибо за ужин, Громов. Было очень вкусно.
— Доброй ночи, — кивнул я.
Она поднялась и, пожелав нам с Лидией доброй ночи, ушла в свою комнату. Мы остались вдвоем. Девушка смотрела на догорающие угли в камине, ее лицо в полумраке было задумчивым и немного грустным.
— Спасибо, — тихо сказала она, не глядя на меня.
— За ужин?
— За вечер, — поправила она. — Это было… почти нормально.
Она поднялась, взяла свой бокал и тоже направилась в сторону спальни.
— Спокойной ночи, Виктор.
— Спокойной ночи, Лидия.
Я остался один в тихом, чистом, пахнущем воском и вином холле. Огонь в камине почти погас. Я смотрел на тлеющие угли и думал о том, что этот дом, еще недавно бывший для меня почти что близким к тюрьме, постепенно становится чем-то другим. Настоящим домом.
Понедельник начался с серого неба. Оно нависало над Феодосией свинцовой крышкой, грозясь вот-вот пролиться холодным осенним дождем. Да, сентябрь наступил незаметно.
Мы ехали в тишине, нарушаемой лишь монотонным шелестом шин по мокрому асфальту. Девушки молчали. После вчерашнего сытного ужина они все еще находились в расслабленном состоянии, близком к умиротворению.
Прозекторская встретила нас стерильной чистотой и запахом хлорки. Ольга Воронцова уже была здесь. Она стояла у секционного стола в свежем медицинском костюме, ее короткие волосы были аккуратно убраны под шапочку.
Тело эльфа, накрытое простыней, уже лежало на столе.
— Доброе утро, — кивнула она мне, ее взгляд был ясным и прямым. — Готовы, коронер?
— Всегда готов, — ответил я, надевая халат и перчатки. — Девушки, вы знаете, что делать.
Я подошел к столу и сдернул простыню.
Даже под безжалостным светом люминесцентных ламп тело эльфа выглядело почти нереальным, словно изваяние из воска. Бледная кожа, утонченные черты лица, длинные темные волосы, разметавшиеся по стальной поверхности стола. И эта жуткая, рваная рана на груди, где должно было биться сердце.
Хотя, если учесть, что он умер — не должно.