Он посмотрел на меня так, словно я с ума сошел.
— Виктор, какой, нахрен, анекдот?
— Самый обыкновенный. Армянское радио в эфире в девять часов утра сказало: «кто хочет узнать, что такое жопа — приходите вечером к семи часам и включите третий канал». Вечером в семь часов люди включают телевизор, а по третьему каналу показывают огромную жопу на весь экран. Так длится минуту, две, три. А затем голос диктора говорит: вот это жопа, а все остальное — херня'. Так вот, мой друг — прорвемся, — только и сказал я, протягивая ему руку.
Он крепко пожал ее.
— Это самый идиотский анекдот, который я слышал в своей жизни. Ладно, давай. И держи меня в курсе по вскрытию. Важна любая деталь.
— Непременно.
Мы развернулись и пошли к машине. За спиной с тихим гулом закрылись ворота. Девушки молчали всю дорогу до «Имперора». Они шли рядом, почти вплотную друг к другу, словно пытались согреться в этом промозглом вечере. Я видел, как дрожат плечи Алисы, и как плотно сжаты губы Лидии.
Салон машины встретил нас тишиной. Я завел двигатель. Фары выхватили из темноты кусок гравийной дороги и стволы деревьев. Мы медленно покатили прочь от этого места.
Тишина давила. Наконец, когда мы выехали на шоссе, и огни города показались далеким заревом на горизонте, Алиса не выдержала.
— Что это было? — ее голос был сдавленным и испуганным. — Громов, что это, черт возьми, было?
— Это был ритуал, — спокойно ответила за меня Лидия. Она не смотрела на Алису, ее взгляд был прикован к темному окну, в котором отражалось ее бледное лицо. — Темный ритуал.
— Я понимаю, что ритуал! — почти выкрикнула Алиса, ее самообладание дало трещину. — Но… зачем? Кто? Почему он… так?
Я вел машину, глядя на убегающую под колеса дорогу. В голове уже выстраивалась цепочка, в которой я до конца не был уверен, но создавалось жуткое впечатление, что я могу оказаться прав.
— Это не было бессмысленным насилием, — начал я. — Каждое действие имело цель. Распятие — не просто способ убийства. Это символ. Жертва. Искупление или наоборот осквернение. В зависимости от того, какому богу молились те, кто это сделал. И вообще богу ли.
Я переключил передачу и понял, что брякнул лишнего. Бог. Есть ли в этом мире бог? А боги? А если есть, то какие они? Как им поклоняются? Поклоняются ли вообще? Или здесь о высших сущностях ни сном и ни духом?
Но, если судить по реакции девушек, пусть и под пеленой шока, это слово у них не вызвало диссонанса. А значит, что-то такое может быть.
— То есть, они… колдовали? — прошептала Алиса.
— Можно сказать и так. Они проводили обряд. Они не просто убивали эльфа. Они что-то призывали или создавали. Быть уверенным в чем-то конкретно я просто физически не могу.
Я бросил взгляд на Лидию. Она повернулась от окна и теперь смотрела прямо на меня. Теперь в ее взгляде читался только один вопрос, который возвращал нас к самому первому дню нашей встречи.
— Как тот, что проводил ты?
Воздух в машине стал плотным. Ну что началось-то? Вроде только-только все уладили…
Я медленно выдохнул, не отрывая взгляда от дороги.
— Не совсем, — сказал я наконец. Они ждали. Ждали объяснений. — Мой ритуал, как бы криво он ни был исполнен, был направлен внутрь, на меня. Я пытался изменить себя, получить знание. Это была операция на собственной душе. Причем без анестезии.
Я помолчал, подбирая слова.
— То, что случилось на поляне — принципиально отличается от того, что сделал я. Да, тоже свечи, тоже странные символы, круги, но никакого кровопролития. — Я подчеркиваю сказанное ранее: то, что совершил я — операция. А это — вивисекция с неизвестной целью. Это абсолютно две большие разницы.
Я посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
— Я же никого не убивал.
И это была чистая правда. К смерти старого Громова и к смертям других людей я не имел никакого отношения.
— Очень спорное заявление, — ответила Лидия, после чего отвернулась обратно к стеклу. — Но не будем это обсуждать в сотый раз. Мое мнение не поменяется.