– Да, я понимаю.
– Вот и прекрасно. Возьми выходной, расслабься. Дело закрыто. Ты блестяще отработал, впрочем, иного не ждали. Знаешь, что у меня на столе? Наградной лист. Очередная медаль ко Дню нации. Коли дырку в кителе. Всё, Горин, забудь об «Отражении», о Митичеве. Уголовное дело по халатности на того паренька из НОВА спустим на тормозах. Займись лучше контрабандистами. Вчера обстреляли патрульный катер, слышал?
– Да.
– В твоей префектуре, между прочим. Пиши подробный рапорт о закрытии материалов, я согласую. Потом два дополнительных выходных тебе. Всё. Разговор окончен.
Когда в трубке послышались короткие гудки, Горин едва подавил крик. Но если бы его кто-то видел со стороны, то понял бы всё без слов. Дмитрий был в бешенстве.
Модель № 937
Череда рутинных дел заглушила эмоции. Возня с отчётом по делу Митичева заняла большую часть дня. Экспертиза подтвердила: Данейко покончила с собой. С одной стороны, мозаика сложилась идеально, с другой, – Горина не покидало ощущение, что её детали фальшивые. Дмитрий напечатал последнее предложение, отрешённо перечитал текст, отправил на принтер. Секретарь забрала документ. Горин откинулся в кресле, задумавшись. Странно получается: враги становятся союзниками, а блюстители порядка оказываются замешанными в дьявольской игре. За окном вечерело. Задерживаться не хотелось, нужно как-то справиться с опустошением.
Когда он выключил свет и открыл дверь кабинета, раздался звонок телефона шифрованной связи. Что за чёрт! Он снял трубку, звонил Суздальский.
– Не говори ничего, – с ходу предупредил он, – этот канал не прослушивают. Просто молчи. Полагаю, ты прочитал мой отчёт по твоей подружке. Так вот, он – враньё от начала до конца. Думай сам, что с этим делать.
Суздальский бросил трубку. Горин резко развернулся и вышел.
Оказавшись на улице, он набрал Ларина, назначил встречу. Прошедшей ночью Горин прочёл пересланные материалы. Большинство файлов оказались повреждёнными, из базы их своровали неумело, но общая картина складывалась. НОВА встала на военные рельсы, и если их эксперименты окажутся удачными, следующему поколению достанется выжженная земля. Кажется, они открыли дорогу в ад. Что может быть страшнее? Только опыты над людьми, или «биологическими образцами», как они фигурировали в отчётах. Инспектор вспомнил нищего на побережье. Бедолага попал под колёса НОВА? Не исключено. Горин проштудировал за обеденный перерыв несколько томов полицейских сводок и ужаснулся. Таких психов теперь отлавливали по всему городу. А сколько погибших… Думать об этом не хотелось.
Он сел в машину и колесил по вечернему городу без цели, заворачивая на перекрёстках по наитию, словно машиной управлял не он, а некто посторонний, совершенно незнакомый. Горину никогда не доводилось чувствовать себя куклой-марионеткой. За него решали, за него говорили, он только играл роль, опять-таки кем-то отведённую. Кто неведомый режиссёр? Ещё вчера он не нашёл бы ответа. Сегодня он пробился сквозь туман подсознания: система, отстроенная на подавление любого проявления воли человека ради сохранения себя самой. Система тотального лицемерия, где принято говорить «А», подразумевая «Б», и всех, начиная от мелких клерков, заканчивая высокими чинами, такое положение устраивает, более того, они находят его единственно правильным и рациональным, видя в нём едва ли ни субстанцию, цементирующую народ в нерушимый монолит государства.
Может быть, впервые Горин ощущал себя зажатым в угол, пойманным на крючок обязательств. Вот истоки безразличия: принять всё, как есть, включиться в изощрённую игру с нарастающей сложностью правил, появляющихся спонтанно, по прихоти старших игроков, заставляющих остальных подстраиваться под обстоятельства. А остальные надеются выжить или пролезть «наверх» и сами бросать кости. Выход из игры один – смерть. Физическая или моральная – не важно. В любом случае будешь низведён до ничтожества. Со сколькими ты расправился сам, думал Горин, и не вспомнишь всех имён. Пришло время выбирать: стать проклятым самим собой, или забытым теми, кто сейчас руководит игрой.
Он оставил машину возле часовни на горе. Внизу вырывавшиеся из земли кристаллы небоскрёбов схватывались ржавчиной заката, превращаясь в гномоны солнечных часов, возвещающих конец жизни. Ларин ждал, облокотившись на ограждение смотровой площадки.
– Что-то ты не весел, – Максим приветливо улыбнулся.
– Тяжёлый день, – ответил Горин.
– Оправдался.