– Эй, ты живой?
Он открыл глаза и увидел перед собой рыжую. Драная кошка пристально глядела на него. Рядом с ней стоял его рюкзак. Воровка! Он дёрнулся, но руки и ноги крепко стягивала верёвка.
– Вообще ничего не помнишь? – сказала она с ехидной ухмылкой.
– Кто ты? – его голос хрипел. Ещё бы после такого удушения!
– Я Ева. Вспоминаешь? Птаха же говорил, вспомни про руки.
Птаха? Руки? Ева? Его сознание разорвалось белой вспышкой, в памяти понеслись бессвязные фрагменты, которые слились в единый бурный поток, пробивший стену памяти, за которую он безуспешно пытался пробиться. От ослепившей головной боли он повалился на бок. Девица подхватила его и помогла сесть. Хрупкость её белокожего тела оказалась обманчивой.
– Имя своё хоть помнишь?
– Никомах, – неуверенно выговорил он. Боль отступила.
– Так-то лучше.
Она разрезала верёвки и подала ему клинок рукояткой вперёд. Он спрятал оружие в ботинок. Там ему и место.
– Как тебе удалось свалить меня? Я же за восемьдесят.
Он, потёр горло и откашлялся.
– У меня богатый опыт отваживать мужиков и пурпурный пояс по джиу-джицу. Вес не всегда имеет значения.
– Надо будет с тобой позаниматься. Как-то я потерял сноровку на сидячей работе.
– Может быть когда-нибудь. Пошли. Парни уже заждались. До следующего моста километров пять. Этот может рухнуть от твоих восьмидесяти.
Она подала руку, чтобы он поднялся. В ногах ещё чувствовалась слабость.
– Прости, что набросился на тебя, – Никомах закинул на плечи рюкзак.
– Не парься. Не самое худшее, что со мной случалось, – она похлопала его по груди, улыбнувшись.
Никомах хмыкнул в ответ.
– Ты бы убил меня? – сказала она, когда они свернули на перекрёстке, огибая груду искорёженных машин и бетонных обломков с острыми пиками арматуры.
– Думаю, нет. Прострелил бы колено и оставил. Ты же стащила мои припасы.
Ева хихикнула. Видимо, шутка пришлась по душе.
– Сколько ты здесь крутишься? – сказала она.
– Кажется, месяца два.
– На самом деле мы вошли в «Отражение» не больше пяти минут назад. Нелегко тебе пришлось.
– Не думал, что относительность времени выражается так.
Она пропустила его слова мимо ушей, заговорив о своём:
– Компьютер экономит ресурсы и то, что считает второстепенным, отражает в фоновом режиме. Программа считает твои навыки выживания более значимым опытом, поэтому происходившее с тобой раньше, твоё прошлое, он как бы архивирует, и выдает в соответствии с только ей понятными алгоритмами. Здесь проще с этим согласиться. Твой цифровой мозг нарабатывает новый опыт, новые нейронные связи. И все они относятся к этому месту и этому времени. Если загружаешься, смотри на руки. Так есть шанс вспомнить, что настоящий ты лежишь на базе в сенсораме. Мозгу нет разницы: реальность или фантазия, программа. Понимаешь? Для него всё происходит на самом деле. Для цифровой копии вообще реально только то, что здесь и сейчас. Отсюда диссонанс: ты вроде бы другой человек, а тебя убеждают, что это не так. В том месте, куда мы идём, вообще все иначе. Впрочем, увидишь. Кстати, что за мальчик, о котором ты говорил?
– Показалось, – Никомах отмахнулся.
– Да, случается.
Его замутило. Сознание отказывалось принимать происходящее. Он перепрыгнул ограждение набережной и скатился по бетонным плитам к узкой полоске галечного берега. Зачерпывая горстью воду, он стал натирать шею и голову, пытаясь унять подступившую тошноту. Ева учтиво ждала наверху, осматривая снайперскую винтовку. Хорошее оружие, безотказное. Шумное, но бьёт точно.
Пока обессилевший Никомах тупо глядел в отражение лица на воде, она заговорила:
– Я часто думаю, что люди из далёкого будущего, может, они и не похожи на нас, приглядывают за нами. И даже если самое страшное произойдёт, и мы окажемся на краю гибели, они вмешаются.
– И спасут нас? – Он поднялся на ноги, отряхнул руки, – знаешь, какая идея названа самой опасной в истории? Люди способны сами решить человеческие проблемы, не прибегая к богу или чему-то сверхъестественному. Нет никого, кроме нас сейчас. Вера в спасителя – побег от реальности, самих себя. У человека не должно быть ничего, на что он мог бы переложить ответственность за жизнь.
Ева дёрнулась. Совсем как девочка-подросток, которую родители не пустили поздно ночью в клуб. Она зашагала по разбитой дороге. Никомах вздохнул. Что такого сказал?
– Пошли, ответственный, – крикнула она, не оборачиваясь, – Ларс уже вне себя, наверное.
Всё-таки что-то в ней есть, размышлял он, держась на почтительном расстоянии от Евы, обиженно-горделиво задравшей голову и вышагивающей упругой походкой пантеры. За напускной крутизной скрывалась неимоверная женственность, страсть, желание дарить ночами безграничные ласки единственно достойному. Попадись ей такой, он не пожалеет ни дня, проведённого рядом с ней. Обрести женщину, равную по духу – высшее счастье для мужчины.