Директор поставил дополнительную металлическую дверь, навесил хитроумных замков, ключи от которых хранил в сейфе.
А вообще-то директор-милиционер оказался на миру человеком безвредным, и в таком качестве он держался на плаву лет десять, пока не отнялась речь. По этому поводу возникла черная шутка: «Продолжал бы работать. Никто и не заметил бы, что у него отнялась речь». Но в целом жалели своего «постового». Кого еще пришлют на его место?!
Лично Софья Кондратьевна как-то остыла к вопросу, кто будет занимать место в кабинете на втором этаже. А директора сыпались в архив, как из рваного кулька. Задержатся на полгода-год — и исчезают. Точно архив был пересыльным пунктом с одной номенклатурной должности на другую. Даже лиц начальников не запоминали. Случались и курьезы. Так, прислали директора, которого никто и в глаза не видел: пока он оформлялся, подоспел приказ о его увольнении…
Наконец, в кабинет вступил Захар Савельевич Мирошук. И довольно успешно директорствовал несколько последних лет… Софья Кондратьевна с ним ладила. Иной раз и возникали острые углы, но оба старались их обходить. Мирошук сразу понял, что Тимофеева орешек твердый и нет смысла накалять с ней отношения.
…Тимофеева накручивала ватные жгуты и бросала их в чашу, где масляно тускнел скипидар. Студентка-практикантка Тая подбирала жгуты и хихикала, пряча лицо. Тимофеева знала, что она подсмеивается над ее толстыми шерстяными носками. Ну что особенного в этих толстых носках? Или в мягких войлочных ботах, в которых так уютно ногам? Нет, хихикает, не может сдержаться…
— Что смеешься? — Тимофеева искоса взглянула на Таю.
— Смешная вы, — ответила Тая. — И хорошая.
— Вот как? — растерялась Тимофеева. — Крамольный комплимент. Меня считают бабой-ягой.
— Я знаю. Это вы кажетесь такой.
— Ладно, будет подлизываться… Ты это другим скажи. Этой занозе Портновой. Или Женьке Колесникову.
— Колесникову? Шут он.
— Кто шут? — удивилась Тимофеева и даже приподняла от неожиданности рыжеватые брови.
— Колесников. Конечно, он человек серьезный, только… шут.
Тимофеева качнула в недоумении головой.
— Ты так хорошо узнала Женьку? — пытливо произнесла она.
— Может быть, я ошибаюсь, но мне так кажется, — ответила Тая.
— Какое-то расплывчатое определение — шут, — проговорила Тимофеева. — Он и пошутить толком не умеет… Задурит тебе голову, тогда я посмотрю на вас.
— Задурит? Мне? — хмыкнула Тая. — И потом, ему Чемоданова нравится.
— Нина?
— Ну.
— Вот тебе раз, — заволновалась почему-то Тимофеева. — Она же… из отдела использования.
— Ну и что? — засмеялась Тая. — Не из Африки же.
— Да, конечно, — кивнула Тимофеева. — Нужен он очень Чемодановой. Голь перекатная. Что она, что он.
— Нужен — не нужен, только нравится она ему.
— К тому же и старше его лет на десять.
— На восемь, — Тая подобрала груду ватных жгутов и ушла в подсобку, где были собраны «больные» папки.
Конечно, реплика Тимофеевой о том, что Чемоданова работает в другом отделе и посему не должна представлять интерес для Жени Колесникова, прозвучала по-детски. От неожиданности. Но вообще-то она отражала нередкую ситуацию вражды двух ведущих служб — использования и хранения. Каждая из сторон считала свои функции более важными…
— Софья Кондратьевна, — донесся из подсобки капризный голос Таи. — А в чем он провинился? В курилке сплетничают, а я не знаю. Молчу, делаю вид.
— Кто? Колесников?
— Ну.
— Письмо написал в управление.
Тая показала в проеме двери милое веснушчатое лицо, неестественно цветущее для пещерной обстановки хранилища.
— И что он там мог такое написать, интересно?
— Директора понес по кочкам. И вправду, шут.
— Ни с того ни с сего? — напирала Тая.
Чувствовала тихоня, что чем-то размягчила суровую Софочку, пользовалась моментом.
— Почему же? — вспоминала Софья Кондратьевна. — Началось с того, что Колесников просил повысить себе зарплату. Что он знающий, добросовестный специалист. Работает восемь лет, а получает сто пять рублей.
— Это как? Сам за себя?
— Именно. Тебя это удивляет?
— Ну… как-то, сам себя расхваливает. Не принято.
— А что? В России чиновники довольно часто… Ты полистай дела о службе. Сплошь и рядом просят повысить содержание. «Нижайше прошу принять во внимание мое скудное и бедственное состояние».
— Вот-вот. Унизительно это. И нескромно, — отрезала Тая.
— Ты так думаешь? — с особой интонацией произнесла Тимофеева. — Словом, написал твой шут такую бумагу. Директор ответил отказом. Женька закусил удила. Отправил в управление письмо, расчехвостил директора. Вспомнил его дутые заслуги, статьи в газетах. Илью Борисовича не в лучшем свете помянул.
— А Гальперина за что?
— Подбирает материал, а Мирошук публикует под своей фамилией, как исследователь. Словом, каждому дружку по пирожку.
— Ну и что?
— А то, что к нам направляют инспектора. Теперь начнут полоскать белье по всем архивам страны…
И тут, подобно черту из бутылки, в отдел явился Женя Колесников. Не то чтобы со стуком и грохотом, озаряемый отблеском молний зловещий архивный демон — нет, Колесников возник в отделе тихо, точно просочился сквозь стену, в своем синем халате. Прозрачные глаза его смотрели кротко и печально.
— Вот! Легок на помине, — бросила Тимофеева. — И как это вам, Евгений Федорович, удается возникнуть так незаметно? Хочется тронуть вас пальцами, убедиться, что не мираж.
— А зачем? — промямлил Колесников. — Спросите, я отвечу. Значит, не мираж. — Колесников замешкался у порога. Он не ожидал встретить Тимофееву в отделе, ее кабинет размещался в другом месте, а суматоху с хлебным точильщиком он как-то всерьез не принимал…
Дверь приоткрылась, и показался угол тележки, а над ним незнакомая Тимофеевой физиономия мужчины.
— Сюда, что ли, править? — вопросил мужчина, тыкая тележку о боковину двери.
Колесников суетливо ухватил край тележки, точно решая — закатить ее в отдел или толкнуть назад, в коридор, спрятать от Тимофеевой.
— Ты чего? — не понял мужчина.
— Что там еще такое? — спросила Тимофеева.
— Новый подсобный рабочий, — загомонил Колесников. — Его прислал директор.
— Хомяков. Ефим Степанович, — представился с порога мужчина и улыбнулся, радуясь знакомству. — Сейчас я ее проведу, погодите. Сей секунд!
— Откуда эти дела? — хмурилась Тимофеева. — Вы что, начали выемку? Вроде заказы лежат еще на столе.
— Нет… Это так, — промямлил Колесников. — Из россыпи.
— Какой? Из сундука? Вижу, вы не оставили своей затеи? — набирал высоту и без того резкий голос Тимофеевой.
Колесников потупившись молчал. Он чувствовал себя неловко перед Хомяковым. И тот оробел, не зная, что делать с тележкой. Назад, что ли, разворачивать?
— Хочу заметить, Евгений Михайлович, вы держите себя слишком вольно. Между тем архив — это государственное учреждение, со своей дисциплиной, — шипела Тимофеева. Она понимала, тут не место вести серьезный разговор с Колесниковым. Она собиралась поговорить с ним спокойно, у себя в кабинете. Обдумала все заранее… Но не могла удержаться. В голове перемешались все прегрешения Колесникова, и еще это самоуправство с документами Краеведческого музея, что были свалены в замшелом сундуке. Казалось, что тут особенного? Пусть копошится себе в этих бумагах, кому он мешает! Умом-то понимала, сладить с собой не могла.
— Телефон звонит! — крикнула Тая. — Телефон! Софья Кондратьевна.
Тимофеева посмотрела на сутулый желтый аппарат, невольно благодаря его за спасительную паузу.
— Слушаю вас! — Тимофеева прикрыла трубкой маленькое пунцовое ушко. Поначалу она не узнала голос Брусницына. Потом поморщилась и, помолчав, ткнула трубку в сторону Колесникова, что продолжал стоять столбом на пороге отдела.