— Сегодня гуляния на площади, — тихо вставила княгиня, — провожаем зиму. Придете?
На лицах обоих не читалось ни малейшего желания гулять вместе со всеми на празднике, но княгиню обязывал долг, а Курта, как он полагал, этикет, хотя в силу последних событий инквизитор считал, что вполне мог и отказаться.
— Отец Александр… он тоже там будет? — спросил Курт, нахмурившись, — похоже, у нас будет содержательный разговор со святым отцом.
— На площади соберется очень много людей, — ответила княгиня, — лучше попытаться застать его в церкви, пока не началось основное празднество.
— Понял, — отозвался Курт. — И на праздник я приду. И Петер с Бруно тоже.
Гуляния уже разгорелись в самом разгаре, когда Курт пришел на площадь, намереваясь проверить церковь в поисках отца Александра. Все сходилось: сначала священник обвинял княгиню в малефиции, теперь вот не рассказал про совместные обыски… Гессе корил себя за то, что так глупо повелся на провокацию, но он считал, что ничего правомерного не сделал, потому жалеть можно было лишь о потраченном на ложный след времени.
Гессе вошел в церковь. Внутри стоял синеватый полумрак, солнечные лучи, падающие сквозь витражи, давали причудливые оттенки, ложась на темный камень светлыми пятнами. Людей мало: все на улице. Пара косящихся то ли неодобрительно, то ли с опаской прихожан. Инквизиторский кросс в темпе по церкви выглядел бы весьма странно, поэтому Курт, Бруно и Петер неторопливо прогуливались в разных частях зала, высматривая Александра. Курт боялся, что так и произойдет, но священник отсутствовал. А был ли вообще отец Александр? Может, настоящего-то и нет уже, а святым отцом назвался какой-нибудь засланный язычник?..
Вот и неприметная деревянная дверь. Подергал: заперто. Ну конечно, чего еще ждать?..
— Его нигде нет, — развел руками Бруно, бегло осмотрев правый неф. Петер вернулся с осмотра левого с аналогичным результатом.
— Будем открывать, — заявил Курт, вытаскивая отмычки, — пока его нет, хоть осмотримся. Наверняка это дверь в его кабинет.
— Не лучше ли подождать окончания гуляний? — заметил Бруно, — авось объявится…
— Посмотрим, может, найдем что-нибудь интересное в его вещах, — буркнул Курт, присев на одно колено и сосредоточенно роясь в замке, — может статься, он и не подозреваемый…
— Тогда придется объяснять ему и еще паре разъяренных прихожан, почему мы залезли в его кабинет, — Бруно коротким кивком указал на косящихся на группу взломщиков крестьян, но остановить конгрегатов никто не попытался.
— Ничего, — отозвался Курт, — не впервой.
Дверь наконец поддалась, и Курт, Бруно и Петер оказались в маленькой комнатушке. Вещи расположились по полкам и столам в творческом беспорядке, скамья была завалена какими-то документами, у маленького окна, в которое проникал тусклый свет, стоял деревянный шкаф. Бруно заглянул: снова ничего, кроме документов, книг, письменных принадлежностей и каких-то тряпок обнаружено не было.
— Петер, ищи документы, связанные с наговорами, колдовством, описанием ритуалов и так далее, — скомандовал Курт, — а мы с Бруно поищем интересные вещицы, может статься, что-нибудь найдем.
Как бы то ни было, непродолжительный поиск ничего интересного не выявил. Основную часть библиотеки отца Александра составляли богословские тексты, некоторые сочинения на латыни, трактаты о медицине и записки собственного сочинения. Ничего крамольного конгрегаты не обнаружили, но тут внимание Курта привлек замотанный в кожу сверток, задвинутый в самый дальний угол шкафа.
Вытащив сверток и развернув кожу, Гессе сначала подумал, что то были очередные записки самого священника, но с удивлением узнал в письменах родной алфавит и, поднеся к бледному лучу оконного света потрепанный пергамент, начал читать.
«Двадцатое января. Сегодня еще один труп. Местный кузнец. С предыдущими смертями связи не замечено, кроме того, что труп обнаружен на том же месте (на берегу реки) в тот же день недели (четверг). Умер такой же смертью, как и другие жертвы: от обморожения. Икроножные судороги, глаза широко раскрыты, обе руки прижаты к яремной впадине. Вокруг яремной впадины круглый темный след, как будто вдавленный или выжженный. Тяжелыми недугами умерший, как известно, не страдал, не пьянствовал, поздним вечером из дома по обыкновению не выходил…»
— Не может быть, — пробормотал Курт, застыв посреди комнаты, вперившись взглядом в документ. Бруно и Петер, оторвавшись от поисков, подошли к Курту и, углядев письмена на немецком, с интересом принялись за чтение.