Мораль: а не являются ли многочисленные книги, сериалы и фильмы всего лишь скрытой пропагандой стригов?
Случилось так, что и Гвидо Сфорца заглянул на огонек к пророку. Его интересовали многие вопросы, но самым главным было вызнать тонкости дипломатии, вершинами которой должны будут овладеть потомки.
Пророк воскурил травы, прочел заклинания, и Сфорца надолго погрузился в невероятный поток видений, где великие мужи сходились не на жизнь, а на смерть на дипломатическом поприще. И нельзя было не заметить, что эти зрелища сильно запали ему в душу. Хотя члены Совета потом весьма недоумевали…
Ведь всякий раз, слыша про очередные косяки своих подопечных или союзников, Сфорца в сердцах произносил непонятную фразу на незнакомом языке: «Debily, bljad'!»
Мораль: иногда краткость действительно сестра таланта. Особенно у великих потомков!
Будь проклят
Автор: Мария Аль-Ради (Анориэль)
Краткое содержание: последний разговор Курта и Маргарет ее глазами. И какие слова ей не дали крикнуть ему вслед
Было больно. Нестерпимо больно. Еще жарко, но это ощущение терялось на фоне боли, прорываясь лишь изредка.
Болели вывернутые плечи — тягуче, постоянно, простреливая новой вспышкой всякий раз, как тело содрогалось от очередного удара или укола.
Болела спина — горела от многочисленных ударов бича. Сейчас уже было не понять самой, где именно касалось тонкой кожи это орудие; казалось, вся спина превратилась в один сплошной рубец.
Болели все те места, куда вонзались тонкие, острые иглы — неравномерной, дергающей болью, к которой не удавалось притерпеться, даже когда сами иглы уже давно были убраны.
Болели пересохшие, искусанные в кровь губы — мелочь на фоне всего прочего, но сейчас каждая мелочь сказывалась на общей картине.
И еще была жажда. Иссушающая, невозможная жажда. Горло давно пересохло, и каждый вдох будто обжигал, обдирал его, словно песком. За несколько глотков воды она была готова отдать что угодно, но остатки гордости удерживали от бесполезных просьб.
Маргарет сама не смогла бы ответить, что заставляет ее выносить все это, что принуждает молчать в ответ на вопросы следователей — молчать, пока хватает сил. Она ведь и знала-то не так много: наставник был предусмотрителен, как она понимала теперь — не зря. Но тем неохотнее Маргарет рассказывала то немногое, что знала. Почему?..
Тянула время? Да, пожалуй — поначалу. Была безумная, дикая надежда, что наставник не даст ей вот так сгинуть, ей, одной из сильнейших среди его последователей, как сам он не раз говорил. Ведь она была нужна ему, она это отлично понимала — он связывал с нею свои планы...
Но время шло, а ничего не менялось. Никто не рвался спасать Маргарет фон Шёнборн из недр Друденхауса.
— Назовите имя вашего наставника, — требовал сухой голос Райзе, и жесткий бич вновь обжигал истерзанную спину, выбивая короткий, хриплый крик.
— Имя, госпожа фон Шёнборн. Одно имя. К чему вам его скрывать? Ведь он даже ничего не сделал ради вашего освобождения, ни сейчас, ни в первый раз. Он бросил вас. Предал.
Бросил... Предал... Да. Они были правы. Но что-то мешало произнести нужное им имя. Не преданность оставившему ее умирать наставнику — о нет. Нежелание делиться информацией с этими людьми, облегчать им жизнь — возможно.
Стальное жало вновь вонзалось под ключицу, порождая волну боли, казалось, до кончиков онемевших пальцев поднятой над головой руки.
— Назовите его имя, и все это прекратится, — вещал Ланц. — Подумайте... Мы ведь все равно добьемся своего, вы это понимаете не хуже меня, верно?..
Добьются, тут он прав, причем скоро. Маргарет осознавала, что она уже на пределе, что еще два-три удара, и она не сможет больше сопротивляться. Но все те же остатки гордости требовали продать известное ей и столь нужное им знание подороже.
И еще трепыхалась где-то глубоко-глубоко внутри последняя, отчаянная надежда. Был еще один человек в Друденхаусе, который ни разу не переступил порог допросной, когда там была она. Не желал, или же ему этого не позволяли? Маргарет помнила удар в спину — и никак не могла понять, поверить до конца, что все было именно так. Что ее предал он.