Первые победы
Песчаная буря — словно душное покрывало, веющее жаром и песком, хлещущим словно плеть. И, подобно порывам ветра, налетают бородатые всадники в белых одеждах пустынников, размахивающие кривыми саблями, оглашающие все вокруг дикими воплями, похожими на вой целой стаи волков.
— Олллааа!!! Олллаааа!!! Олллаааа акбар!
Град стрел и дротиков обрушивается на закованное в железо пешее воинство, застывшее в узком ущелье, не пуская рвущуюся со всех сторон конную орду. Словно волны прибоя накатываются людские лавы — чтобы бессильно откатиться, оставляя на земле десятки убитых и раненных. И сквозь вопли на множестве языков слышится твердое:
— Не отступать! Щиты плотнее!!! Боги с нами!!!
— Олллаа!!! Олллааа!!!
Свенельд стоит в первых рядах, вместе со всеми держа стену щитов, не пускающую сорочинов в ущелье меж двух холмов. Он не чувствует рук: ни той, что держит щит, отражающий вражеские стрелы и копья; ни той, что вновь и вновь обрушивает тяжелый меч, раскалывая остроконечные шеломы, вместе с головами, разбрызгивая по земле кровь и мозги. И точно также рядом с киевским воеводой сражаются его сородичи, явившиеся из далеких северных фьордов и густых лесов на берегах Варяжского моря: непоколебимые, точно стальная стена и смертоносные, словно исполинский дракон, с блестящей чешуей из стальных кольчуг и пастью с множеством зубов-мечей. Временами то один, то другой воин падает, сраженный стрелой или кривым клинком кого-то из сорочинов, однако на его место тут же встает другой, закрывая собой образовавшуюся прореху. Но врагов много и больше и натиск их не ослабевает — и войско храбрецов медленно тает под натиском вопящей орды. Свенельд знает, что если не придет помощь, то северные воители падут все до единого, но осознание этого будит в нем не страх, не замешательство, но одно лишь кровавое бешенство берсерка, свирепую жажду уйти в Вальхаллу забрав с собой побольше врагов. Срывая голос, киевский воевода вновь кричит, подбадривая своих людей.
— Один и Тор с нами, братья! Ррруссь!!! Рруссь!!!
— Ррруссь!!! — эхом откликается голос из песчаной бури и в ответ разносится дикий вой из множеством глоток, когда на опешивших сарацинов, ударом молота Громовержца обрушивается другая конная лава. Скуластые, черноглазые воины, с тремя косицами на бритых черепах, с истошным визгом врубаются в сарацинское войско. Рядом мчатся кочевники, с лицами, расписанными причудливыми татуировками, тоже с саблями наголо. На острие же конного клина скачут закованные в сталь всадники в русских кольчугах, а во главе их — могучий воин, с выбивающимся из-под шлема чубом светлых волос. И громом Перуна разносится у входа в ущелье зычный глас!
— За Киев! За Русь! Смерть сорочинам!!!
Привстав в седле, князь Святослав, забывшись в жестоком безумии битвы, наносит удары направо и налево. Его меч — выкованный под заговорами жестокой кузнечной волшбы, закаленный в крови вражеского воина, как жертва Водителю Воинств, — мелькает, словно серая молния, снося головы, разрубая врагов от плеч до поясницы, выпуская внутренности и орошая сирийские пески алой кровью.
— Перун с нами, братья! Рруссь!!! — рычит князь и в тот же миг слышатся новые крики.
— С нами Бог! За басилевса! За Цимисхия!
Гремя сталью с другой стороны в сорочинское войско вломились ромейские катафракты, смявшие и затоптавшие передние ряды. Под ударами с двух сторон арабы и курды, наконец, дрогнули, из огромного монолитного войска, превратившихся просто в скопище людей, одержимых одной только мыслью — спастись из ловушки, в которую угодили. Однако капкан уже захлопнулся, а ромеи и россы, — а также угры и печенеги, которых вел Святослав, — с трех сторон обрушились на врагов, нещадно истребляя всех: язычники прямо на поле боя приносили обильную и кровавую жертву богам войны, в то время как христиане мстили за поругание христианских святынь ненавистными агарянами. Даже песчаная буря, поначалу заставшая врасплох союзное войско, почти унялась, словно вся ярость стихии спасовала перед человеческою лютью. Лишь немногим сорочинам удалось вырваться и, нещадно нахлестывая коней, умчаться прочь, петляя в горных ущельях.