И вдруг он заметил мальчика. В полном одиночестве тот сидел на бревне. У ног его валялись разноцветные пластмассовые игрушки.
Мальчик сидел неподвижно. Услышав стук пишущей машинки, не обернулся.
Все это продолжалось около десяти минут. Легкое синеватое облако за это время переместилось к югу. Тень от платана чуть сдвинулась влево.
Писатель наконец сказал:
– Эй, мизерабль! Кто ты? Как тебя зовут?
– Меня? Я – Арик.
– В смысле – Арон? Или Аркадий?
– Ариэль, – был ответ.
– Где же крылья твои, Ариэль? – спросил писатель.
– Нету, – коротко и без удивления ответил мальчик, – а тебя?
– Не понял, что – тебя?
– А как тебя зовут?
– Меня зовут Григорий Борисович. И крыльев у меня, признаться, тоже нет…
С озера долетали крики и шум моторных лодок.
Писатель спрашивает:
– Ты что здесь делаешь? И почему – один?
Ариэль:
– Я был на озере, но Анджелочка сказала: "Убирайся".
– Это почему же?
Мальчик ответил с готовностью и почти хвастливо:
– Да потому что у меня вши. Вот почему.
– Ты уверен? – писатель шагнул к нему, оставив машинку.
– Уверен. Мама сказала – кошмар. Помыла меня керосином. Мы за ним специально съездили в Рамсдейл. Хочешь мою голову понюхать?
– Не откажусь. Премного благодарен.
– Только осторожно. Они ведь могут и на тебя перепрыгнуть.
Писатель ощутил запах керосина. Вспомнил послевоенное детство. Лето на даче в Тарховке. Гудки паровоза "ФД". Поджаренные на керосинке оладьи…
Ариэль сказал:
– Вот поэтому я не могу играть с детьми.
– А ты их видел? – спросил писатель.
– Кого?
– Кого. Да вшей. Что ты знаешь о них?
– Ничего. Они слишком маленькие. Их почти не видно.
– А для чего, по-твоему, существует микроскоп?
– Как это – микроскоп?
– Такой прибор, который все на свете увеличивает. Через него можно разглядывать вшей целыми днями. Жаль, что я оставил его в Нью-Йорке.
– Значит, ты их видел?
– Еще бы. Я же говорю – целыми днями разглядывал, оторваться не мог.
– Ну и как?
– Впечатление, доложу тебе, самое благоприятное. Это крошечные, тихие, хорошо воспитанные букашки. У них большие синие глаза. Они не шумят. Не повышают голоса. А главное, каждый из них занимается своим делом.
– Да, но они кусаются.
– Иногда. Когда их выводят из равновесия. Что называется, в порядке самозащиты…
Ариэль, затаив дыхание, слушал. Григорий Борисович рассказывал ему о маленькой процветающей стране. Пока не раздался крик:
– Арик! Ты где? Кура стынет…
– Мама, – с легкой досадой произнес Ариэль.
И затем:
– Я еще погуляю.
В ответ раздалось:
– Арик! Если мама сказала – ноу, то это значит – ноу!
– Кура стынет, – грустно повторил мальчик.
– В такую жару, – удивился Григорий Борисович, – странно… Ей можно только позавидовать.
– Ну, я пойду.
Это Ариэль говорит. Писатель в ответ:
– Давай, брат. Заходи, если будет время…
Мальчик убежал, забыв игрушки. Писатель взошел на крыльцо. Водрузил на колени пишущую машинку. Увидел чистый лист бумаги. Привычный страх охватил его.