Проведя утро в ознакомлении со статистическими материалами, Антон отправлялся на рекогносцировку в город. Ходил по магазинам и рынкам, записывал цены, составлял список наличных и дефицитных товаров. Побывал на бирже труда, потолкался на «черном рынке». Ну и просто смотрел, слушал, мотал на ус.
Севастополь уже не казался ему грязным, убогим и нищим. Вероятно, по сравнению с другими областями страны, которая четвертый год пребывала в смуте и разрухе, город мог считаться благополучным. На улицах стреляли только по ночам, нечасто, голода же не ощущалось вовсе. Нечего и сравнивать с коммунистическим Петроградом. Все-таки юг, и разрешена торговля. По карточкам выдавали только хлеб, по фунту в день – не так мало. Дешевой еды хватало. Уж хамсу или селедку с «шрапнелью», то есть перловой кашей, себе мог позволить всякий.
Но все продукты за пределами сей скромной диеты считались роскошью и день ото дня дорожали. За фунт сахара на базаре просили тысячу рублей, за литр молока две тысячи. Еще хуже обстояло дело с одеждой. Новые сапоги стоили не меньше пятнадцати тысяч, брюки – от сорока.
В то же время на Большой Морской и Нахимовском, вдоль парадной Корниловской набережной до самого комендантского часа бурлила жизнь в ресторанах и кафе. Дамы по новой американской моде тянули через соломинку оранжад и лакомились мороженым, коммерсанты с брокерами обсуждали экспортные квоты и валютные операции.
На улице – это Антон сообразил быстро – следовало держать ухо востро, глядеть в оба. Петроградские навыки существования в опасной среде вспомнились быстро, хотя, как и с продовольственным вопросом, севастопольская действительность от сравнения безусловно выигрывала. Патрулей и облав Антон со своим чудесным документом (а для подстраховки был еще и тайный жест) мог не бояться. Угрозу представляли лишь офицеры, ходившие крикливыми, нередко подвыпившими компаниями, никому не уступавшие дорогу и с подчеркнутым презрением относившиеся к «шпакам». Особенно задиристы были казаки и офицеры так называемых «цветных» полков, новая гвардия: корниловцы, марковцы, дроздовцы. Завидев впереди черные мундиры, обыватели спешили перейти на другую сторону улицы. Так же научился поступать и Антон.
Разобраться в подводных течениях и неочевидных законах севастопольской жизни помогло общение с квартирными хозяевами. Многое, казавшееся загадочным, прояснилось.
В первое утро хозяйка подала завтрак: яичницу, сало, зеленый лук. На деньги замахала руками: «Шо вы, шо вы! Кушайте на здоровьичко!» Как и давеча, смотрела на постояльца с испуганно-угодливой улыбкой. Он спросил, как добраться до центра – тут же кликнула сына.
– А вот Савка вас до транвая проводит. Чого ж вам плутать, а ему всё одно делать нечего.
Ужасно это Антону не нравилось.
Мрачный подросток лет четырнадцати появился в окне, сплюнул в сторону.
– Идем, что ли.
Вот в мальчишке подобострастия не было нисколько. Наоборот, он поглядывал на жильца дерзко и неприязненно, с вызовом. За калиткой вынул кисет и, внимательно глядя в глаза, свернул цигарку из мелкоклетчатой бумажки, которая показалась Антону знакомой.
Вот куда подевался дневник, вечером оставленный на подоконнике! Блокнота было жалко, но Антон не сказал ни слова – слишком уж явно мальчишка провоцировал скандал. «Всё самое ценное носить с собой, – мысленно решил Антон. – Деньги, письмо матери, самые памятные фотокарточки. А „кодак“ отдать на хранение хозяевам».
– Эта бумага для курения не годится, – сказал Антон, усмехнувшись. – От нее будет сажа в легких. Гляди, от чахотки не помри.
– Кому помирать, это оно видно будет, – ответил Савка и опять сплюнул.
Можно было это расценить и как угрозу.
Идти и молчать Антону показалось скучно, а поведение мальчугана интриговало.
– «Савка» это Савелий или Савва?
Ответ опять прозвучал загадочно:
– Савватей пока что.
– Почему «пока что»?
Светлые глаза надменно скосились на Антона.
– А вот когда придут советские и ваших в море покидают, буду я Советий.
Мальчишка определенно нарывался на ссору. Однако кое о чем Антон начал догадываться.
– Твой старший брат, Петр, ушел к красным?
– Не, Петька в горы, к зеленым побег. У нас сейчас красных немае, – спокойно сказал Савка. – Но когда офицерьё на Перекопе юшкой умоется, зеленые враз покраснеют.
– Вот почему твои родители так легко меня пустили! Они не могли отказать контрразведке, потому что она знает про Петра! – Антон остановился. – Одного не пойму. Почему они боятся, а ты нет?
Паренек скучливо зевнул: