— То есть, нас могут задавить «мясом»? — Уточнил Алексей.
— Могут превратить конфликт из прямого в позиционный. — Поправил Свят Первый. — Учитывая мобилизацию, это пустые поля, и проблема продовольствия в полный рост. И огромные, совсем не победные потери. Неприемлемые для нас. А железно-дорожная артерия к Северному проходит буквально в пятидесяти милях от места боев. Если что… сам понял, да?
— Тогда с княжествами надо кончать. Боевые части в Северном — серьезный аргумент. Собственно, я с этим к тебе и шел: химзащита есть, орудия особой мощности по дороге можно подогнать к фронту…
— Хочешь сам применить химическое оружие? — Удивился Император.
— Можно, но не нужно. Лес будет мешать распространению яда, да и они знают, какие симптомы отравления и куда прятаться, если что. Наверняка нарыта куча подземных нор… нет, идея другая. Зажигательные снаряды большой площади поражения. Они нам фосфорорганику — а мы им белый фосфор с напалмом: благо, и дизельные масла есть и металл. Орудия вполне способны создавать огненные котлы многокилометрового радиуса. Да, тайга плохо горит, особенно растущая на болотах, но с термитом — горит все, даже под водой. Выжжем точки сопротивления и введем свежие части вместо боевых: охранять орудия от недобитков и стрелять в обнаруженные разведкой скопления противника даже они смогут.
— Что-то мне эта тактика напоминает… одну страну из старого мира. «Больше бомб — меньше потерь»…
— Ну, мы же несем не демократию, а вовсе даже монархию, нам можно! — Фыркнул скорее от неожиданности сравнения герцог Алей: ему аналогия даже в голову не пришла.
Два соратника посмотрели друг на друга — и заливисто рассмеялись: и не скажешь, что только что обсуждали уничтожение сотен и тысяч людей…
Интерлюдия 15
Поезд, затормозивший перед очередной стрелкой, дал гудок и дернулся, медленно втягиваясь на очередной временный рельсовый путь. Не смотря на то, что ветка была тупиковой, да и построенной, фактически, для разового использования, объем земляных работ, произведенных для укрепления насыпи, поражал: гравий разного размера в несколько слоев, потом песок, вся эта красота ограничена сложенными «колодцами» бревнами, отделяющими ярусы-ступени путевой насыпи друг от друга. Впрочем, если высунуться из окна и взглянуть вперед по ходу движения, сразу становилось понятна причина столь тщательной инженерной работы: многометровый ствол монструозного орудия какого-то чудовищного калибра низко наклонившись к горизонту смотрел прямо в серое от облаков небо с многократно укрепленной железнодорожной платформы-лафета… В купе с возвышающимися по правую сторону от траектории предполагаемого выстрела горами, вся эта ландшафтная композиция смотрелась весьма эстетично, можно даже сказать… поэтично. Да, именно поэтично: написанные ноты симфонии Судьбы так и ждали подходящих слов, достойных прозвучать на их фон, и простая речь тут не давала нужного эффекта…
— Профессор Рокко?! — Вокруг орудия собрались офицеры не ниже лейтенанта, причем старшие не поленились прицепить к воротничку знак Столичного Университета (в этом Мире и в этой стране — очень весомый знак качества!) а младшие, их было большинство — мелькали «святым кругом»-повязкой на рукаве, знаком служителя-капеллана церкви Великого Бога. Некая атмосфера отчужденности между первыми и вторыми заставляла воинов на службе Его Величества Свята Первого общаться в исключительно уставной манере… которая немедленно рухнула, стоило тольуо появился, упреждая толкаемую от подошедшего состава двуосную платформу, пожилому человек в военной форме. Знака Университета, или уж тем более Великого Бога при нем не было — но это было и не нужно: кто из птенцов Великого Дома Учения не узнает самого Рууна Риана Рокко, профессора математики, основоположника научного метода познания самой современной научной школы Мира? Бронзовый цвет кожи выдавал в профессоре южанина не хуже, чем его имя и фамилия, полковничьи погоны — большую шишку, и диссонанс вносил лишь узкий, чуть изогнутый клинок в ножнах: слишком тонкий, что бы быть привычным мечем или саблей, и слишком длинный, что бы считаться уставным даже к парадной форме. Впрочем, про клинок сразу забывали, едва видели, что за оружие висит за спиной у профессора: длинная, добрых полтора метра от тыльника приклада до пламягасителя на конце ствола, словно поглощающая свет вороненым металлом винтовка. Винтовка, к которой кто-то приладил монокуляр зрительной трубы, сделавшей из просто отличного оружия настоящий инструмент смерти.