— Вернись ко мне! Хоть раз! — сказала я.
— Кстати, ты не забыла? — спросила Астрид. — Что он твой дядя?
— А Адриан — твой брат, — пожал плечами Герхард. — А мы с Констанцией — кузены. Не мешай людям. Они прощаются.
Я, наконец, отстранилась. Аксель улыбался, хоть глаза у него и были болезненными. Я не смотрела на его сердце, просто не могла.
Дождь закончился, а шум источника снова возобновился. Золото пронзило тьму, яркое, спадающее вниз и несущее человеческие души к новому началу. От смерти к жизни. Великая Река снова обрела свое течение.
Выбор был сделан.
Герхард сказал:
— Нужно теперь перетащить всех наших младенцев в начало Великой Реки.
— Я сделаю это, — сказал Благой Король. — И займусь Потерянными. Это моя работа даровать этим душам покой. А что до вашего выбора? Вы хотите домой?
Конечно, все мы хотели. Я соскучилась даже по Розе. И хотя я все еще не могла поверить в то, что она принцесса хоть чего-то, кроме папиного сердца, я поняла, что по-своему ее люблю.
Минут десять мы, как в детском лагере, когда оканчивается лето, обменивались телефонами и адресами, которые могла запомнить с первой попытки только Констанция. Мы целовались и обнимались, говорили друг другу приятные слова и вспоминали все, что было в Аркадии хорошего. Адриан спросил Благого Короля:
— А в Стокгольме у меня останется сила?
— О, конечно, нет, Адриан. Ты сделал выбор, а это всегда значит не только что-то получить, но и от чего-то отказаться. Вы готовы?
Я не была готова. Я взяла Акселя за руку и прошептала:
— Найди меня.
А он улыбнулся, хотя я и знала, что ему больно — черви прогрызают дорогу к его сердцу.
— Где бы ты ни была.
Я как никогда почувствовала, что кончается лето, хотя была посреди зимы и мне, наверное, предстояло вернуться в осень. Прощайте, новые друзья. Прощай, придуманный летний мир. Прощай, дурацкая летняя любовь.
Лето, прощай.
Мы подошли к Благому Королю, и он сказал:
— Это правильный выбор. Проживите свою человеческую жизнь и однажды возвращайтесь в Аркадию. Спасибо вам.
Этот красивый и спокойный человек, от которого исходило тепло, был так похож на чудовище, с которым мы сражались, умирая за то, чтобы уничтожить смерть.
А оказалось, что уничтожить смерть значит уничтожить все. Я запрокинула голову вверх, и там снова оказались звезды. Я взяла за руку Герхарда, а он Констанцию, а Констанция Адриана, Адриан — Астрид, а Астрид — меня.
Я успела обернуться на Акселя и поймать его взгляд, совсем не радостный. Мне не хотелось оставлять его.
Но я оставила его.
Сначала я почувствовала себя очень легкой, а потом и вовсе — не существующей. Мои ладони никто не сжимал, да и не было у меня ладоней. Я никем не была и ничем не была, и поднималась все выше и выше, оставляя Акселя и Благого Короля внизу. То есть, Неблагого и Благого Королей.
Аксель помахал нам рукой, и я видела кровавый подтек на его рубашке, он для меня был как крохотное пятнышко. Он махал мне рукой, но не знал, где я. Я не видела никого рядом и сама была невидима. Я почувствовала себя обманутой — никаких посиделок в поезде, прощаний в аэропорту, долгих проводов. Мы уже расстались.
Я вспоминала телефон Адриана, такой простой — он его специально выбрал, чтобы цеплять побольше девушек, которым легко будет его запомнить. Когда я отвлеклась и перестала, как сказала бы Констанция, невротизировать процесс, все пошло легче. Я оказалась в небе и была небом, летала между звезд. А потом я увидела золотой свет, и поняла, что водопад берет свое начало много выше, чем я думала, что мы видели не первый его порог. А вот это — первый. Усеянное звездами, как пляж ракушками, небо, извергало золото, стремящееся вниз. Здесь уже ничего не было, кроме неба, звезд и этого золота.
И я нырнула в него, и это было потрясающе тепло.
А очнулась я уже в холоде и одна. Я почувствовала, что скучаю — по всем и по Акселю. Никогда бы не подумала, что стану по нему скучать, что захочу его лучше узнать. Я лежала на снегу между могилок Лесного Кладбища. Зима уже наступила, как я и ожидала. Может быть, это была даже не зима две тысячи шестнадцатого года.
Это мне и предстояло выяснить.
Я раскинула руки, коснувшись холодных могильных камней, и засмеялась. Каким блеклым было небо Стокгольма после Аркадии. Как, наверное, скучно было здесь родителям. И как хорошо.
Прощай, Аркадия.