— Ладно, — сказал Хакан. — Я думал покончить с собой, но если на сегодня есть еще дела, отложу, пожалуй.
— Всегда успеешь, дружок.
— Смерть ждет каждого.
— И в Аркадии я есть.
Мы одновременно засмеялись. Я нажала на сброс, в полной уверенности, что спасена. Однако, когда я повернулась, чтобы положить телефон на тумбочку, увидела, что в дверях стоит Роза. Роза, вообще-то, моя мать, никакая не мачеха. Но она с самого детства требовала, чтобы я называла ее по имени. Раз мне восемнадцать, Розе должно быть что-то около сорока пяти, однако выглядела она лет на двадцать пять, не больше. Я уж не знаю, что она делала — резала себя или жрала таблетки, но ее можно было запросто спутать с моей старшей сестрой. Наверное, на это она и рассчитывала, требуя называть ее по имени. Роза, вообще-то, красавица. В детстве я считала, что она королева какой-то далекой и очень сказочной страны. Со временем я рассталась с иллюзиями, но ангельски прекрасный вид Розы по-прежнему вызывал у меня дочерний трепет. У Розы были длинные, всегда идеально завитые светлые волосы. Она не была сербкой, то ли она немка, то ли австрийка — мы с ней мало говорили даже обо мне, не то, что о ней. У Розы были совершенно волшебные глаза, такие синие, как Нептун на картинках в интернете — именно совершенно инопланетного цвета. Я была уверена, что она носит линзы, однако это так никогда и не подтвердилось. У Розы были правильные черты, бледная кожа и пухлые, чувственные губы. Она была такая качественная жена гангстера, что мне иногда было смешно. Фигуристая, вечно пьяная супермодель. Но, думаю, папа любил в ней не это. Роза была самым злым человеком, которого я когда-либо знала. В ней не было ровным счетом ничего хорошего, она никогда не думала ни о ком, кроме себя и заботилась в жизни исключительно об удовольствиях. И хотя я знала, что Роза — очень образована, у нее вроде была степень по химии, и она иногда оставляла в своей ванной толстые монографии рядом с догоревшими свечками и полупустой коробкой шоколадных конфет, однако я никогда не воспринимала это всерьез. Роза производила впечатление тщеславной пустышки, но, наверное, все же не была ей. Кем Роза точно была, так это чокнутой алкоголичкой. Однажды она пригрозила моей учительнице, что отрежет ей язык, если та будет сплетничать обо мне с другими учителями.
Мне не нравилось, что мама вспоминает обо мне только ради того, чтобы в очередной раз с кем-то посканадалить. В общем и целом, мои родители друг друга стоили. У Розы с папой была любовь или вроде того. Мое самое яркое воспоминание о детстве — то, как меня отпустили с кружка по рисованию пораньше, и я застала их трахающимися в машине. Прошло с того момента уже десять лет, а страсть кипевшая между ними до сих пор была сравнима по температуре с жерлом вулкана. Мне это казалось глупым.
Вообще-то внешне я была похожа на Розу — у меня были те же черты, те же глаза, только я — брюнетка, как папа, и нос у меня папин. Чтобы Роза видела, что я не хочу походить на нее ни в чем, я красила глаза так черно, чтобы меня скорее приняли за дочь панды, чем за дочь Розы. Папа, конечно, запрещал мне стричь волосы, так что они доходили мне почти до колен, зато я выбрила виски, чтобы демонстрировать Розе свое презрение к ее стандартной, классической красоте. Розе, впрочем, было плевать на все, пока у нее были выпивка и власть. Этого у Розы всегда оказывалось в избытке.
Я смотрела на нее, а она на меня. Она улыбалась, показывая белые, ровные зубки, но взгляд у нее всегда оставался холодным. У нее были зимние глаза, глаза, которые никого не отогреют.
В детстве она никогда не брала меня на руки, может я поэтому так злилась на нее всю жизнь. Холодные матери вызывают либо ненависть, либо восхищение.
— Ну, что? — не выдержала, наконец, я.
— С днем рожденья, куколка.
Роза всегда называла меня куколкой, как будто я была папиной игрушкой, прихотью, и ничем больше, никак не относилась к ней и ничем с ней не была связана. Раньше это обижало меня, потом злило, а сейчас я и сама была рада, что между мной и Розой толстая стена без единого зазора. Роза покрутила в руке бокал с вином, вдохнула аромат. Взгляд у нее уже был расфокусированный от выпитого, и это придавало ее лицу какое-то кошачье выражение, недоброе и игривое.