В субботу только одна вахта оставалась на местах, сопки расцвечивались куртками и свитерами. Лыжники забирались на вершины, неслись, лавируя, вниз по склонам. Раскатиться места хватало. Все неровности, кочки и пни исчезали под снегом, лишь кое-где выглядывали из сугробов вершинки искривленных ветрами берёз. Пологие склоны с мягкими перепадами так и манили ринуться вниз, чтобы свистело в ушах да обжигало щёки упругим морозным ветерком. Случалось, падали лыжники, но это никого не пугало — катись, кувыркайся хоть до самых причалов. А ломаные лыжи да разбитые носы считались на Береговой признаком отваги.
Зоя Николаевна вышла на крыльцо, и следом за нею возник и Сенюков Вениамин, знающий точно, что без его участия никакое толковое дело не сладится. И Зента Пенкалис оказалась тут же.
— Почётный эскорт, — улыбнулась Зоя Николаевна. — Все готовы. Настроение решительное?
— Готовность номер один, — подтвердил Сенюков Вениамин. — В случае чего, запросим подкреплений.
Последние два дня он в школе не появлялся, и, удивительное дело, Зоя Николаевна не обратила на это внимания. Случай невиданный: ведь в шестом классе по списку числилось всего девять учеников. К тому же на памяти Люды Сенюков Вениамин не пропустил ни одного урока.
— Отлично, — сказала Зоя Николаевна. — Я полагаю, никаких «в случае чего» не предвидится. Мы просто окончательно расставим точки над i.
В кабинете командира Береговой наблюдалась необычная картина. Около командирского рабочего стола возвышалась кучка меховых вещей. Командир, заложив руки за спину, вышагивал из угла в угол. Метальник Савелий примостился на табурете у окошка и вид имел плачевный.
— Раскрутил ты это дело, Савелий Тихонович, — говорил командир, — а расхлёбывать приходится мне. Тут вот Иванов Фёдор явился, изложил разные свои гм… соображения. Звонки, понимаешь, телефонные, вопросы, требования. Движение общественности за свободу и жизнь рыжему Аркаю. Так? Причиндалов наволокли: рукавицы тут, унты, шапки, даже полушубок пожертвовали. Всё тебе подарки, чтобы оприходовал по своим святцам и от барбоса отвязался. Смекаешь, в какую историю мы влипли? Насмешка и издевательство. Я этот меховой инвентарь дарю тебе, разбирайся с ним сам.
— Спасибо за щедрость, — пробормотал Метальник Савелий. — Только у меня своя доля уже имеется.
— Да? Оперативно работают сторонники собачьей справедливости, — насмешливо сказал командир.
— Да не собачья она, человечья, — возразил Метальник.
Дверь в кабинет открылась без стука, и на пороге появилась молодая учительница, а за нею трое ребят.
— Вы, можно сказать, с группой прикрытия? — заметил командир. — У меня и рассадить всех негде.
— Ничего, мы можем постоять, — с достоинством сказал Сенюков Вениамин. — Мы не гордые.
— Добро, — согласился командир. — Разговор, я думаю, недолгий. Всё, собственно говоря, уже ясно.
— Нет, не всё ясно, — решительно не согласилась Зоя Николаевна. — Просим нас выслушать, чтобы не оставалось никаких сомнений. Прошу вас уточнить, что означает слово «утилизировать»?
— Ну, что означает, — помедлил Метальник Савелий. — Прекратить мучения этому Аркаю. Пристрелить то есть.
— Вот как. И вы говорите это при детях! Послушайте, вы обдумываете слова, которые произносите? Утилизировать, то есть пристрелить! При том во имя человеколюбия. Вам памятник следует воздвигнуть при жизни, как выдающемуся гуманисту!
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — попросил командир Береговой. — Савелий Тихонович, конечно, неудачно выразился, тем более при детях…
— Я спокойна совершенно, к вашему сведению, — отчеканила Зоя Николаевна. — Но дети волнуются, они думают только об этом Аркае и о благодетелях человечества, которым в порыве служебного рвения неймётся убить собаку. Я прошу показать этот изуверский циркуляр!
— Не ношу я с собой канцелярию, — сказал Метальник Савелий. — Циркуляров много, всех номеров не упомнишь.
— Номера не помните, а животное намереваетесь уничтожить. Хорошее человеколюбие — психику детей травмировать, души им ранить.