— Ты не развелся?
— Пока нет. А что?
— Жаль. А то могли бы тряхнуть стариной.
— Жена в таких делах — не помеха.
— Не скажи. Какая жена, а то может и без яиц оставить.
— Типун тебе на язык. Отобьешь всю охоту.
— Так уж и отобью.
Она кокетливо взглянула на него и вызывающе поправила теснящий лифчик.
— Как водочка? Цапанула слегка? Давай еще по одной.
— За что выпьем?
— За успех безнадежного дела.
— Вот так же шутил твой покойный муж.
— Частенько он у тебя бывал?
— Раза два в месяц. Вот и намедни заходил, принес бутылку коньяка. Мы посидели с ним, выпили. Насчет Решетникова расспрашивал. Ты ведь с ним знакома?
— Еще бы. Наш начальник.
— Небось много чего такого про него известно?
— Ты прав. Одно дело делали.
— А может быть, твой муж за это и пострадал?
— О чем это ты?
— Так, ни о чем. Лясы точу.
— Нет уж, раз заикнулся, то говори. Я должна все знать.
— Разве он тебе не рассказывал, как долбанули начкона Степного конного завода? Беднягу сбросили с Крымского моста. Накануне он много лишнего болтал про Решетникова, поливал его грязью, грозился посадить.
— Ну и что? Игорь Николаевич-то здесь при чем?
— А то, что твой муж был у него как раз накануне убийства, интересовался подробностями смерти жеребца, купленного этой зимой в Швеции. Дело это темное. Судя по всему, кто-то наварил на этом хорошие деньги.
— Откуда ты знаешь?
— Что именно?
— Что Игорь Николаевич был у начкона накануне убийства?
— Я сам посоветовал сходить к нему, когда мы здесь с ним сидели. Он тоже интересовался насчет Решетникова. Думаю, неспроста. Не тот человек Игорь Николаевич, чтобы вести праздные разговоры.
— Ничего не поняла. Ты ясней можешь, без всяких загадок?
— Если ничего не поняла, то и не поймешь. Начкон рыл под Решетникова и сыграл в ящик. Не исключено, что и твой муж…
— Ах вот оно что… Только сейчас дошло. Игорь Николаевич покончил жизнь самоубийством. Это официально известно. Ясно? Самоубийство.
— Что ты на меня-то рычишь? Это не я придумал, так думают многие на ипподроме. Тебе не хуже меня известны порядки. Чистоделы здесь — еще те. Могут и самоубийство подстроить, и несчастный случай, а то и острую сердечную недостаточность. Все зависит от интереса и таксы. А, по всему видать, интерес здесь приличный.
— Все равно ты меня не убедил. Приезжала следственная бригада. Работали эксперты. Так что оставь эти домыслы при себе.
— Лично мне все это без разницы. Игорь Николаевич ко мне относился нормально. Мужик он не вредный. Да и против тебя я ничего не имею. Просто советую, будь аккуратней, лишнего не болтай, тем более с незнакомыми людьми.
— И ты на меня не обижайся. Издергали меня в последнее время. Не у тебя одного подозрения. Но я точно знаю: из жизни он ушел добровольно, хотя и не знаю почему. Но все равно тебе спасибо за предостережение. Приму к сведению обязательно.
— Ты по делу приехала или просто так, проведать старых знакомых?
— Какие теперь у одинокой вдовы могут быть дела? Боюсь, и сюда скоро не будут пускать.
«Что-то темнит. Неспроста она тут появилась. А впрочем, это ее личное дело. Надо попробовать подъехать к ней по старой дружбе».
За разговорами незаметно выдули почти всю бутылку.
— Выпить еще хочешь? — спросила Антонина.
— А почему бы и нет? Гулять так гулять.
Анатолий Иванович обнял Антонину повыше талии и запустил руку под блузку.
Она не отстранилась и, скосив на него повлажневший взгляд, предложила:
— Пошли кого-нибудь за бутылкой коньяка. Денег дать?
— Какие деньги? Ты что? Ты у меня в гостях, а желание гостя для меня закон. Леха! Красивый! Зайди на минутку.
— Чего, Анатолий Иванович?
В дверях появился рослый симпатичный парень. Оценивающе окинул взглядом Антонину с ног до головы и одобрительно хмыкнул. Антонина ничуть не смутилась, даже не шевельнулась, оставив лежать руку Михалкина под блузкой.
— Сходи к Гоге, возьми пару бутылок коньяка. Скажи, для меня, а то туфту всучит. И мигом обратно.
— Давно он у тебя работает? — поинтересовалась Антонина, когда стихли за дверью шаги первого помощника Михалкина.
— Второй год.
— Симпатичный.
— Других не держим.
— Однако внешность нередко бывает обманчивой.
— Это не тот случай.
— Откуда ты знаешь?
— Бригадир все должен знать. Иначе его вмиг съедят с потрохами.
— Я имею в виду мужское достоинство.
— А… ты об этом? У голодной куме — одно на уме. По этой части он и мне не уступит.