— Как вы узнали, что тайник в подоконнике?
— Ничего проще. Выдвижная доска чуть-чуть не на месте. Кроме того, если присмотреться, по ее краям заметны загрязнения от пальцев.
— Действительно. Непростительная небрежность. А у вас острое зрение.
Антонина подошла к подоконнику, выдвинула доску, достала копии документов, которыми собиралась шантажировать Решетникова, и положила перед Ольховцевой. Положила без сожаления. Она искренне раскаивалась, что затеяла эту авантюру. А после встречи с Решетниковым на ипподроме ей стало жаль и его.
Наталья Евгеньевна бегло просмотрела бумаги.
— Вы дали им ход?
— О чем вы? Я вас не понимаю.
— К Решетникову с целью вымогательства обращались сами или кого-нибудь попросили?
— Почему вы уверены, что бумаги использовались с целью вымогательства?
— Это копии. И сделаны уже после смерти вашего мужа. Он был заместителем Решетникова и прекрасно знал цену этим бумагам. Ему незачем было снимать с них копии. Эти бумаги — пустышки, пригодные лишь для того, чтобы подсидеть начальника, устроив скандал. А насколько мне известно, в последнее время по месту работы вашего мужа не было никаких скандалов. Поэтому я предполагаю, что копии сделаны после его смерти, не без вашего участия, безусловно, с корыстной целью, так как вам неизвестна их истинная цена. Подобный компромат мог заинтересовать лишь профессиональных вымогателей. Важен сам факт его существования и нечистоплотность «клиента». Я склоняюсь к мысли, что наиболее вероятен именно второй вариант. Если мои предположения небезосновательны, ваши проблемы действительно серьезны.
— Хотите выпить? Мне что-то не по себе. Есть вино, коньяк, водка.
— Лучше чайку.
— А я выпью немного. Что-то знобит. Может, согреюсь.
Логика Ольховцевой повергла Антонину в состояние близкое к шоку, как будто ее раздели донага и выставили на всеобщее обозрение. Ощущение наготы перешло в озноб, принятый ею за недомогание. Наливая коньяк, она обдумывала, как вести себя дальше. Выпив рюмку, наполнила снова и вернулась к столу.
— Каюсь, был грех, — призналась Антонина, не решаясь посмотреть Ольховцевой в глаза. — Каюсь. Я действительно предложила одному человеку воспользоваться бумагами для шантажа. Теперь жалею об этом. Я отдала ему копии. Я почти не знаю этого человека. Зовут его Лунев Геннадий Юрьевич. Я не знаю, чем он занимается и на какие средства существует. Вот практически все, что мне известно о нем. Вы правильно догадались, копии сняла я.
— Вы все это рассказали мне сейчас с какой-то определенной целью?
— Наверное, так. Чтобы снять с души грех и попросить защиты.
— Защиты? От кого? От этого человека? Он вам угрожал?
— Нет. Он не из тех, кто будет пугать. Он просто убьет, не моргнув глазом.
— Бумаги, которые вы сейчас мне показали, это все, что муж хранил в тайнике? Или были еще другие?
— Точно сказать не могу. Я в них не вникала. Но если судить по количеству, мне кажется, их было больше.
— Понимаю, просьба моя будет вам неприятна, но наберитесь терпения. Расскажите, очень прошу вас, еще раз, как все произошло, как вы узнали о самоубийстве, что увидели, войдя в квартиру. Все свои впечатления. Пожалуйста. И желательно поподробней.
В какой уже раз Антонина вынуждена была вспоминать подробности того страшного вечера. Она с неохотой согласилась, единственно потому, что нуждалась в поддержке. Ольховцева внимательно слушала, не перебивая, изредка делая пометки в записной книжке. После того как Антонина закончила невеселое повествование, Ольховцева обошла квартиру, тщательно осмотрела подоконник, нишу окна, крюк, на котором была закреплена веревка, заглянула даже за занавеску.
— В телефонном разговоре ваша сестра упомянула о Николае. Фамилия его, кажется, Рогалев? Где он сейчас и как с ним можно связаться?
— Мы давно уже с ним не встречались. Могу дать его телефон.
— Пожалуйста, если не трудно.
Антонина исполнила просьбу.
— Знаю, знаю, я порядком надоела вам. Но, сами понимаете, такая у меня служба. Перечислите, пожалуйста, всех близких знакомых семьи, всех тех, кто бывал в вашем доме, ну, скажем, в последние полгода. Так, так…
Наталья Евгеньевна записывала названные фамилии, уточняла адреса и места работы. Тут были букмекеры с ипподрома, милиционеры и сослуживцы. Набралось около двух десятков.
— Все, закругляюсь. Последний вопрос. Фамилия Синебродов вам что-нибудь говорит?
— Нет. Первый раз слышу.
— А Филин? Муж никогда не упоминал его?