Это было в апреле, Рая. В начале апреля.
III. Гренландский накат
Такое бывает в минуты высших испытаний: уже некогда думать — нужны лишь действия; человек поступает сообразно строю мыслей и чувств, выработанных всей его жизнью, — оказывается весь как на ладони, без прикрас и ухищрений. Такое бывает, когда людей настигает бедствие: в человеке сходятся чувства самосохранения и общественного долга. Такие минуты, впервые после войны, пришли к Романову в то утро, — ими жили все, кто был рядом.
Кожух вентилятора только что свалили с саней на берег. Гаевой подошел к Батурину, потоптался рядом, спросил, словно для порядка:
— Еще раз, Константин Петрович?.. Остались второй кожух и последняя катушка…
Батурин стоял у кромжи берегового льда, смотрел на фиорд; жилка над глазом пульсировала. Припай дышал энергично: лед шел волнами, — у берега он снялся с донных камней. В трещину между плавучим и береговым льдом вода плескалась шумно; языки и черной и прозрачной воды лизали сапоги Батурина. Припай дышал подозрительно.
— Нет, — сказал Батурин. — Раз, два, но не три, Алексей Павлович. Судьбу трижды в день не пытают. Стало быть, гони упряжки к причалу. — Он кивнул на припай: — Успокоится — тогда уж…
Гаевой ушел, увел Ласку; за ней вели Орлика. А потом вышел из вентиляционной штольни Шестаков. Он был в шахтерке, весь черный, словно вывалялся в угольной пыли; светлели лишь часть лица, которая была в респираторе, да глаза; глазок аккумуляторной лампочки, перекатывавшийся у плеча, казался золотым на солнечном свете. Раскрыв широко губастый красный рот, Впкентий вдыхал свежий, морозный воздух всей грудью, удивленно оглядывался, как бы спрашивая всем своим видом: «Что это, понимаешь?.. Закусили мускулу?..» И барабан лебедки, и кожух вентилятора уже подняли, закрепили на крутосклоне, у штолен. Батурин делал вид, что не замечает секретаря; вновь прошел к кромке, остановился, как бы раздумывая: берегом возвращаться в поселок или припаем? Лед гнула такая волна, какой не бывает во время прилива: припай уже трещал — трещины бежали к берегу; снег, расходять вдоль трещин, темнел. Расстояние между береговым льдом и плавучим увеличилось до шага; вода вырывалась из полыньи шумными фонтанами, оседала с тяжелым всплеском. Шестаков топтал снег у штолен — высоко на крутосклоне, не торопился спускаться к Батурину. С берега было видно: Викентий доволен тем, что основные «крупногабаритки» вдруг для него оказались уж рядом со штольнями, все обошлось хорошо и не нужно больше спорить, ругаться, тем, что и он, пока «вся эта петрушка» происходила на льду, не сидел «в своем профбюро, не путался под ногами» Батурина — побывал на первом штреке с горноспасателями и разыскал новенький, смазанный складской смазкой СКР-11, и теперь в одной из лав засбросовой части…
В этот-то момент Романов и заметил человека, бегущего к берегу. Он бежал по следу, оставленному «специалками», размахивал ушанкой над головой, что-то кричал; его поднимало на льду, опускало; на груди подпрыгивал и перекатывался бинокль.
На берегу, у штолен сделалось тихо. Шумели всплески, попискивал в трещинах лед… По дороге, просеченной в ропаках, бежал к берегу Дудник.
Он остановился в ропаках, у полыньи; волосы слиплись, поднимался над головой жиденький пар, тотчас же растворялся.
— Накат, — едва выдавил он, задыхаясь.
Романов взглянул на Батурина, улыбнулся: предчувствие не обмануло Батурина, — ему везло удивительно.
— Гренландский накат идет, — сказал Дудник и растерялся, словно влетел не туда, — Упряжки идут по льду! — закричал он. — Сюда идут!.. с грузом!
У Батурина блеснули глаза; лицо стало серым. Он огляделся затравленно… побежал на лед… остановился в ропаках, поворотясь, закричал хриплым, утробным голосом:
— Вике-е-енти-ий!.. За мно-о-ой!.. Никому на лед! — махнул рукой и вновь побежал.
Шестаков кубарем катился вниз по крутосклону; снег поднимался вокруг него облаком…
Гренландский накат не приходил сразу высокими, мощными валами. Впереди него бегут волны, не отличающиеся от обычных, какие плещутся вечно у морских берегов. Но они быстро раскачиваются, поднимаются; не часы — минуты нагнетают их неторопливой, пружинистой силой, — волны растут, делаются сокрушительными.
Когда Романов, обогнав Батурина, миновав первую упряжку, подбегал к Гаевому, размашистые, высокие валы, стремительно накатываясь, обрушились на кромку припая неподалеку, надломили с грохотом и треском, нырнули под припай — лед затрещал. Трещины впились стрелами, побежали к берегу, распарывая припай на ледяные поля. Упряжку подбросило, опустило.