— Со стороны берега, однако! — командовал Батурин рассерженно, сбрасывая полушубок. — На попа, говорю, дурьи головы!
Он опустил клапаны ушанки, завязал тесемки на подбородке, прыгнул в выкатившуюся из-под льдины волну, стараясь не замочить голову…
Когда катушка с бронированным кабелем, скользнув по стенке берегового льда, стесанной сверху, легла на ровное и ее поволокли к осыпи, Романов оторвался от катушки, увидел: льдина с санями, нагруженными кожухом вентилятора, уходила в разводье; возле саней, между ропаками, стоял Гаевой в расстегнутом полушубке, руки в карманах. Набычившись, как Афанасьев, он смотрел в сторону берега. От льдины до берега было шагов двадцать чистой воды. Волна накатилась на берег, шипела и пенилась, легла на береговой лед тяжело — поднялась на дыбы… солнце горело в каскаде фонтанов и брызг…
Шестаков загребал тяжелой лапищей; в левой держал под водой конец троса. Волны швыряли его, били в грудь; он не сдавался — таранил волну, продвигаясь в сторону льдины, уходившей все дальше от берега… Никому не разрешая сходить с берега, Батурин стоял в воде, то опускающейся ниже колен, то норовящей взобраться на плечи, подтравливал трос; сверху то и дело окатывало тяжелыми брызгами… Шестаков появился на хребтине тяжелой волны, схватил ртом воздух — исчез…
— Трос! — крикнул кто-то. — Его трос утопит! Батурин лишь повернул голову к берегу, — прыгнул Остин.
— И-и-иэ-э-эх… мать честная! — завизжал воркутинец.
Приняв волну на грудь, он ринулся вперед, вспенивая воду красными руками и черными сапогами; не достиг Шестакова — клюнул головой, дрыгнув ногами в воздухе… ушел в воду. Остин выскочил выше пояса над волной с тросом через плечо, хватая ртом воздух. Появилась между волнами голова Шестакова. Викентий выровнялся на волне; движения были тяжелы, неуверенны. Он был слишком тяжел, неуклюж для того, за что взялся… Романов прыгнул с берега. Мимо него пролетел в воздухе кто-то, поджав ноги, выставив руки; был в сухой куртке лыжного костюма, простоволосый, канатом перевязанный по талии, — шлепнулся в волну; за ним тянулся канат. Дудник всплыл уже шагах в семи от берега, работал руками и ногами так, что вода бурлила вокруг него, быстро уходил к Шеста кову.
— Наза-а-ад! — закричал Романов, еще сам не зная почему, и побежал с откатывающейся волной, погружаясь.
Батурин поймал его за свитер подтянул к себе, сунул в руки трос.
— Держи, — велел он. — Покупаться и этому… стало быть… Подтравливай, Саня, — сказал и пошел к берегу, с трудом загребая руками.
Романов подтравливал. Трос был старый, то и дело попадались торчавшие заусеницами ржавые проволочки. Ладони прикипали к металлу, заусеницы рвали кожу, соленая вода смывала кровь. Не было больно. К берегу провели Шестакова. Двое шахтеров поддерживали его под руки. Викентий едва переставлял ноги; глаза были мутные, по лицу текло… Пошатываясь и спотыкаясь, проковылял Остин. Волна сбила воркутинца с ног у самого берега, его подхватили несколько рук, подняли… С берега прыгали, возвращались на берег… Романов подтравливал трос, не чувствуя троса. Потом кто-то сказал голосом Батурина:
— Будет, Саня. Довольно. Айда на берег… Романов выпустил трос, качнулся в сторону берега; казалось, сил не хватит взойти. И вновь голос Батурина:
— Ле-о-о-ошка-а-а… мерзавец!..
До льдины с санями и кожухом вентилятора было уже шагов тридцать чистой воды, черной змеей трос вползал на льдину, прыгал на кожух, захлестывая. У края льдины стоял мокрый Дудник, держался голой рукой за ропак; канат уходил от пояса в воду. Против Дудника стоял Гаевой, протягивал нож Дуднику. Что-то сказал Дудник. Что-то крикнул Гаевой, бросил нож под ноги Дуднику, пошел на него.
— Ле-о-ошка-а-а! — закричал и Романов, поняв, почему он не хотел, чтоб Дудник появлялся у льдины.
Трос вырвался из воды, натянулся, сани поехали, отгородив Гаевого от Дудника, свалились в воду. Гаевой шагнул… Канат, охватывающий по талии Дудника, натянулся — Дудник обеими руками уцепился за ропак. Гаевой остановился, словно льдина прихватила за ноги. Дуднкк приседал, руки скользили по гладким стенкам ропака. Гаевой стоял.
— А-а-а!.. — прорезал гул и грохот наката истерический вопль.
С раскрытым ртом, глядя в сторону берега глазами, полными ужаса, Дудник ушел спиной в воду; возле льдины всплыли «специалки», переворачиваясь на волне, Гаевой стоял как вкопанный…
Прежде чем прыгнуть с берега в воду, Дудник обвязал себя концом длинного, тонкого каната, сунул скатку каната пожарникам: если с ним что-то случится в фиорде, товарищи вытянут его из фиорда. Он забирал трос у Шестакова и переходил с одной стороны на другую, плыл с тросом к льдине и перебрасывал конец троса из руки в руку — трос и спасательный канат переплелись.