Арлекин с мечом в руке наклонился к отцу Ральфу.
– Господин граф, – проговорил он.
Священник закрыл глаза, возможно молясь, хотя это больше было похоже на раздражение. Потом он открыл глаза и посмотрел в красивое лицо Арлекина.
– Ты сын моего брата, – проговорил он.
Голос его прозвучал совсем не свирепо, а с глубокой печалью.
– Верно.
– Как поживает твой отец?
– Он умер, – ответил Арлекин, – как и ваш.
– Господь да упокоит их души, – набожно произнес отец Ральф.
– А когда умрешь ты, старик, я стану графом и наша фамилия снова возвысится.
Отец Ральф чуть заметно улыбнулся, покачал головой и взглянул на копье.
– Оно не принесет тебе добра, – сказал он, – поскольку его могущество предназначено для праведных людей. Оно не будет служить нечестивым мерзавцам вроде тебя.
Тут отец Ральф издал странный мяукающий звук, шумно выдохнул и посмотрел на свой живот, куда вонзился меч его племянника. Священник силился что-то сказать, однако не смог произнести ни слова, а когда солдаты отпустили его, он рухнул у алтаря в растекающейся луже крови.
Арлекин вытер меч о запятнанное вином алтарное покрывало и велел людям мессира Гийома найти лестницу.
– Лестницу? – в замешательстве переспросил один из них.
– Они кроют свои крыши, так ведь? Значит, у них есть лестница. Отыщите ее.
Арлекин вложил меч в ножны и посмотрел на копье святого Георгия.
– Я наложил на него проклятие, – тихо выговорил отец Ральф.
Он был смертельно бледен, но его голос звучал на удивление спокойно.
– Ваше проклятие, милорд, волнует меня не больше, чем пускающая ветры прислужница в таверне.
Арлекин швырнул одному из латников оловянный подсвечник, затем смел облатки из глиняной чаши и запихал их в рот. Он поднял чашу, посмотрел на ее потемневшую поверхность и, не найдя в ней никакой ценности, оставил на алтаре.
– А где вино? – спросил он отца Ральфа.
Тот покачал головой.
– Чаша моя преисполнена, – проговорил священник на латыни, но Арлекин только рассмеялся.
Отец Ральф закрыл глаза от боли и простонал:
– О боже!
Арлекин опустился на корточки рядом с дядей:
– Что, жжет?
– Как огнем, – ответил отец Ральф.
– Вы будете гореть в аду, милорд, – сказал ему Арлекин.
Он увидел, как отец Ральф зажал руками рану, чтобы остановить поток крови. Племянник отвел руки священника, а потом встал и со всей силы пнул его ногой в живот.
Задохнувшись от боли, отец Ральф скорчился на полу.
– Подарок от семьи, – сказал Арлекин и отвернулся – в церковь принесли лестницу.
Деревню наполняли крики женщин и детей. Их беды еще только начинались. Все женщины помоложе были изнасилованы, а самых хорошеньких, включая Джейн из пивной, погрузили на корабли, чтобы отвезти в Нормандию и там сделать шлюхами или женами солдат мессира Гийома. Одна женщина кричала, что ее ребенок остался в горящем доме. Но солдаты ударом заставили ее замолчать, а потом передали в руки моряков, которые уложили ее на гальку и задрали юбку. Она безутешно рыдала, пока горел ее дом. Гусей, свиней, коз, шесть коров и лошадь священника под крики чаек загнали на корабли.
Когда над холмами на востоке показалось солнце, деревня уже принесла больше, чем мессир Гийом смел надеяться.
– Можно углубиться на побережье, – предложил командир генуэзских арбалетчиков.
– Мы выполнили то, зачем пришли, – вмешался одетый в черное Арлекин.
Он положил огромное копье святого Георгия на траву кладбища, что у церкви, и теперь смотрел на древнее оружие, словно пытаясь постичь его могущество.
– Что это? – спросил генуэзский арбалетчик.
– Ничего полезного для тебя.
Мессир Гийом осклабился:
– Ударь им, и оно разлетится на куски, как слоновая кость.
Арлекин пожал плечами. Он нашел, что хотел, и мнение мессира Гийома его не интересовало.
– Пойдем вглубь побережья, – снова предложил капитан генуэзцев.
– Ну разве что на несколько миль, – согласился мессир Гийом.
Он знал, что в конце концов в Хуктон явятся наводящие ужас английские лучники, но вряд ли они доберутся сюда раньше полудня. А поблизости могла найтись другая деревня, которую стоило ограбить. Рыцарь посмотрел на перепуганную девочку лет одиннадцати, которую солдат тащил к берегу, и спросил:
– Сколько убито?
– Наших? – Генуэзского капитана удивил этот вопрос. – Ни одного.
– Не наших. Их.
– Человек тридцать. Или сорок. Несколько женщин.
– А у нас ни царапины! – с восторгом воскликнул мессир Гийом. – Жаль останавливаться!