Ах, мама Адесса, синий океан...
Далеко Красотуля... За морями, за волнами, за фиордами норвежскими, за лесами финскими, за фронтами российскими. Впрочем, почему за фронтами? Скорей всего, на них. Вернее, на одном из них. Последнее письмо — из санитарного поезда. При нем, значит.
При мысли о санитарных поездах, пропахших лекарствами и гнилостными запахами застарелых ран, снова вспомнился случайный сосед-подводник, отравленный испарениями электролита. Травленый-отравленный, да не до смерти! Спасло их чудо, и чудо это — выдержка и мастерство командира. Ну, и везение тоже... «Чего ж этой ночью не хватило О’Греди? Выдержки, мастерства или счастья?» — спросил сам себя, без любопытства разглядывая каюту.
Голая какая-то и нежилая, хотя вроде бы все на месте. И вдруг понял, что каюта эта — убитого старпома. Пока Арлекин прохлаждался в чистой постели, ее хозяин лежал где-то в глубине фрегата, довольствуясь простынью и навсегда отрешившись от моря и «Черуэлла», от этой голой каморки, в которую больше н и к о г д а не войдет.
«Война — океан скорби, и я — не единственный пловец в его суровых водах. Тонет один, другой обязан добраться до цели. Этот — на дне, О’Греди еще на плаву, я тоже плыву. Надеюсь, и фрегат достигнет берега... — Владимир оделся, приподнял на столе конус салфетки: бутерброды и банка с пивом. Аппетита не было, но жестянку опростал с удовольствием. — Странная тишина... Будто и не было бурной ночи. А может, потому и тишина, что ночка темная была? Фрегат-то, кажется, ползет на одном двигуне!..»
Набросив салфетку на остатки завтрака, повесил полотенце на квадратное, в ореховой рамке, зеркало: ночевать, конечно, вернется, но день пусть повисит. Так, говорят, положено.
На мостике встретили сдержанно, но в молчании моряков чувствовалось нечто похожее на уважительную признательность. На вахте был тот же пожилой лейтенант. Очевидно, не менялся с ночи. Однако запавшие щеки успел выскоблить до синевы, отметил мимоходом, поздоровавшись с ним и первый делом спросив о состоянии командира.
— Слаб, но — в сознании. Хочет видеть вас, — ответил офицер, — но прежде, если позволите, я задержу вас на две-три минуты.
Они прошли на «веранду».
— Вам известно, что мы направлялись в Ливерпуль?.. Теперь положение изменилось. Вал...
— Заклинило все-таки?
— Да. Левый. Но и правый едва жив. Трудно сказать, надолго ли хватит опорного подшипника... — Лейтенант сморщился, как от кислого. — Впрочем, вопрос в другом... — Он потер щеку. Заметив, что собеседник слишком пристально разглядывает горизонт, оживился. — Это Оркнейские острова. Северо-западная кромка. Отсюда рукой подать до Скапа-Флоу. Вероятно, знаете, что в тамошней бухте база нашего флота?
— Еще бы...
— База флота, но нет ремонтной базы, — скаламбурил лейтенант. — В Скапа обычно стоят линкоры и тяжелые крейсеры, которые уходят на ремонт в метрополию, куда, собственно, добирались и мы, пока не изменились обстоятельства. Боюсь, «Черуэллу» не добраться своим ходом до Ливерпуля. Мы идем в Скапа-Флоу, вы — отправитесь в Керкуолл, административный центр архипелага.
— Но если в Скапа нет ремонтной базы, то...
— Час назад получено радио, что в бухту пришла плавучая ремонтная мастерская. Тяжелым кораблям от нее мало проку, но в Скапа стоят и подлодки. Мастерская специальная — на ней корпусники и водолазы. Думается, они нам помогут.
— Значит, «Черуэлл» сейчас направляется в этот...
Кё... Кё...
— Нет, мы не идем в Керкуолл, — улыбнулся лейтенант, — мы вынуждены отказаться даже от этого — лишние мили. Вас примет на борт катер береговой охраны и доставит в Южную гавань Керкуолла. Оттуда — всего несколько миль до центра города.
— Несколько миль... А сколько миль до Лондона?
— До Лондона — самолетом. Когда? Это уж как повезет, — собеседник пожал плечами, не желая вдаваться в подробности, которых, скорее всего, и не знал. — А сейчас идите к командиру. У него доктор. Поинтересуйтесь у эскулапа — он недавно летал в Лондон с архипелага.
...Воспаленный взгляд запавших глаз, осунувшееся лицо, желтый лоб, стиснутый бинтами, — так выглядел О’Греди. Но глаза его, в траурной кайме, блеснули, увидев вошедшего.