Он резко поднял голову. Глаза его расширились и чуть не вылезли из орбит. Снова занялся ветер и жутковато завыл в каком-то пустом дверном проеме. Ему показалось, что где-то далеко он слышит стук каблуков в ночи. Стук стоптанных каблуков где-то в предгорьях, который доносит до него прохладная волна утреннего ветра.
Стук пыльных каблуков, держащих путь в могилу запада.
Люси услышала, как он вошел, и сердце ее бешено подскочило. Она велела ему успокоиться — возможно, он просто вернулся за своими вещами, — но оно успокаиваться не желало. Он выбрал меня, — стучало у нее в мозгу в ритм убыстрившимся ударам сердца. Он выбрал меня…
Слезы заструились у нее по щекам.
Дверь открылась, и она увидела его силуэт в дверном проеме.
"Люси? Ты не спишь?"
"Да".
"Можно я зажгу лампу?"
"Да".
В свете затрепетавшего язычка пламени лицо его выглядело бледным и взволнованным.
"Мне надо тебе кое-что сказать".
"Не надо ничего говорить. Просто ложись спать".
"Я должен сказать это. Я…"
"Ларри?" Она села. "С тобой все в порядке?"
Он заговорил, словно не услышав ее вопроса. "Я люблю тебя. Если я тебе нужен, то я буду рядом с тобой. Но у меня есть сомнения по поводу того, насколько ты счастлива со мной. Я вряд ли буду для тебя идеальной парой, Люси".
"Поживем — увидим. А пока ложись".
Он лег. После того как они кончили заниматься любовью, она сказала, что любит его.
Только через три дня они узнали о том, что Надин Кросс переехала жить к Гарольду Лаудеру.
ГЛАВА 51
Он посмотрел на нее смущенно, но она лишь улыбнулась ему своими спокойными, темными глазами — глазами молодой девушки на викторианской картине.
"Извини меня", — пробормотал он.
"За что?" — спросила Надин, не отрывая глаз от его лица.
"Тебе это, наверное, не доставило особого удовольствия".
"Напротив, я чувствую себя удовлетворенной. Ты молод. Мы будем заниматься этим столько, сколько ты захочешь".
Он посмотрел на нее, не в силах сказать ей что-нибудь в ответ".
"Но одну вещь ты должен запомнить. Что ты мне там говорил о своей девственности? Так вот, я тоже девственница".
"Ты…" Должно быть, появившееся у него на лице выражение удивления было очень комичным, так как она откинула голову и расхохоталась.
"Да, я девственница. И я не собираюсь расстаться с ней в ближайшее время. Потому что она предназначена другому".
"Кому?"
"Ты знаешь кому, Гарольд".
Он уставился на нее, внезапно похолодев. Она спокойно ответила на его взгляд.
"Ему?"
Она кивнула.
"Но я тебе многое могу показать", — сказала она, отведя глаза. "Мы с тобой будем заниматься такими вещами, о которых ты никогда даже и не… нет, не так. Может быть, ты и мечтал о них, но ты никогда не думал, что мечты твои сбудутся. Мы можем играть. Мы можем пьянеть от этого. Мы можем купаться в этом. Мы можем…" Она запнулась и посмотрела на него. Взгляд ее был таким лукавым и соблазнительным, что он снова почувствовал возбуждение. "Мы можем делать все, что угодно, кроме одного крошечного пустячка. А этот пустячок не так уж и важен, не правда ли?"
В голове его закружились картины. Шелковые шарфы… ботинки… кожа… резина. О, Господи. Фантазии школьника. Какой-то своеобразный сексуальный пасьянс. Но ведь все это только сон? Фантазия, порожденная другой фантазией, детище темного человека. Как он желал всего этого, как он хотел ее, но он хотел и большего.
"Ты можешь быть со мной абсолютно откровенным", — сказала она. "Я буду твоей матерью, или твоей сестрой, или твоей шлюхой, или твоей рабыней. Но ты должен рассказать мне все, Гарольд".
Он открыл рот, и его голос зазвучал, как надтреснутый колокольчик. "Но не задаром. Ничто не дается бесплатно, даже сейчас, когда все вокруг завалено вещами, которые только и ждут, чтобы их подобрали".
"Я хочу того же, что и ты", — сказала она. "Я знаю, что таится в твоем сердце".
"Этого не знает никто".
"То, что таится в твоем сердце, записано в твоем дневнике. Я могла бы прочитать его — я знаю, где он спрятан, — но в этом нет необходимости".
Он вздрогнул.
"Раньше он лежал вон под тем кирпичом", — сказала она, указывая в направлении камина, — "но теперь ты перепрятал его на чердак".
"Откуда ты это знаешь? Откуда?"