— К сожалению, мама, все люди одинаково наводят на меня тоску. Во всем мире я люблю тебя одну.
Хотя Октав ушел от г-жи де Маливер глубокой ночью, она не могла заснуть, терзаясь мрачными предчувствиями. Тщетно старалась она забыть о том, как ей дорог Октав, и судить о сыне, словно о чужом человеке. Вместо того, чтобы здраво размышлять, она все время погружалась в романтические мечты о его будущем. Ей вспомнились слова де Субирана. «Командор прав, — думала она, — я сама чувствую в Октаве что-то сверхчеловеческое. Он живет как особое существо, отчужденное от людей». Потом мысли ее обрели бóльшую трезвость, и она попыталась найти объяснение тому, что при столь бурных или, по крайней мере, столь возвышенных страстях у Октава совершенно нет вкуса к радостям жизни. Ей невольно казалось, что источник этих страстей таится не в окружающем мире, а в чем-то потустороннем. Все внушало матери тревогу — даже благородная внешность ее сына. Его прекрасные, исполненные нежности глаза заставляли ее трепетать от ужаса. Порою, когда эти глаза были устремлены на небо, в них как будто светился отблеск блаженства, которое они там провидели. Через секунду они уже отражали муки ада.
Какое-то целомудрие запрещает нам выспрашивать человека, благополучие которого кажется таким хрупким; поэтому г-жа де Маливер чаще смотрела на сына, чем задавала ему вопросы. В сравнительно спокойные минуты глаза Октава как бы говорили о томлении по далекому счастью: чудилось, что из их глубины глядела нежная душа, отделенная необъятными пространствами от того единственного, что ей дорого. Октав правдиво отвечал на все вопросы матери, однако ей все же не удавалось проникнуть в тайну его сосредоточенных, а порою и мрачных раздумий. Таким Октав стал с пятнадцатилетнего возраста, но г-жа де Маливер никогда серьезно не думала, что тут могла быть замешана какая-то скрытая от всех любовь. Разве Октав не был полным хозяином своего состояния и своей судьбы? Маркиза знала, что Октав не только не видит в обычном человеческом существовании источника радостей, но, напротив, считает это существование лишь досадной помехой, которая не позволяет ему погрузиться в милые его сердцу мечты. Как ни терзал ее образ жизни Октава, чуждый всему, что его окружало, она не могла не признать, что душа у него прямая и мужественная, богато одаренная и исполненная чувства чести. Но при этом Октав отлично знал свои права на независимость и свободу, и благородные чувства удивительным образом уживались в нем с безмерной скрытностью, невероятной в таком возрасте. Перед г-жой де Маливер вновь предстала жестокая действительность и сразу разрушила все мечты о счастье, на короткие минуты умиротворявшие ее воображение.
Мало что на свете было так неприятно, можно даже сказать, ненавистно Октаву, — ибо он не умел чувствовать наполовину, — как общество дяди командора; однако весь дом считал, что он обожает играть в шахматы с де Субираном или фланировать с ним по бульварам. Это было словечко самого командора, который в свои шестьдесят лет так же любил рисоваться, как и в 1789 году; только теперь молодое позерство, простительное потому, что оно изящно и весело, сменилось самодовольным умничаньем и потугами на глубокомыслие. Этот пример столь искусной скрытности пугал г-жу де Маливер. Она думала: «Я спросила сына, действительно ли ему приятно видаться с моим братом, и он ответил мне правду. Но кто знает, какие странные замыслы зреют в этой непостижимой душе? Не спроси я его, ему и в голову не пришло бы самому заговорить об этом. Я обыкновенная женщина, мне доступно понимание лишь моих маленьких житейских обязанностей. Смею ли я давать советы такому сильному и необыкновенному человеку? У меня нет друга, достаточно умного, чтобы можно было посоветоваться с ним. Да и как нарушить доверие Октава? Ведь я обещала ему хранить все в тайне».
Печальные мысли не давали г-же де Маливер уснуть до самого рассвета. Наконец она решила употребить все свое влияние на сына, чтобы он почаще бывал у маркизы де Бонниве. Эта родственница и ближайшая подруга г-жи де Маливер пользовалась большим влиянием в высшем свете. У нее нередко собирались настоящие сливки общества. «Мне остается только одно, — продолжала размышлять г-жа де Маливер, — войти в доверие к достойным людям, которых я иногда встречаю у г-жи де Бонниве, и выведать, что они думают об Октаве».