– Федор, где Сашка? – спросил Николай у знакомого прапорщика Максимова, когда появилась возможность разговаривать.
– Переводяга? Тут где-то был, – ответил Федор.
Надо было отходить, но Сашки нигде не было. В канаве с грязной жижей его попросту было не разглядеть со стороны шоссе. Но в этот самый момент Саша, хоть и был без сознания, смог застонать. Водорезов с Максимовым вытащили его из канавы, затащили в грузовик. Под прикрытием авиации отошли. Как умели с Федором, наложили Сашке шины на переломанные ноги. И, надо сказать, весьма успешно. Если шины наложить неправильно – сразу начинается гангрена... Месяц в местном госпитале, еще три с половиной уже в российском, имени Бурденко. Армейские врачи сумели поставить Сашку на ноги и, как могли, залатали обгорелое лицо. Гриднев изменился внешне, но внутренне остался тем же самым Сашкой. Он довершил учебу в военном институте и получил вторую звездочку на погонах. Далее оказался там же, где и начинал армейскую службу – в подразделении специальной разведки ВДВ. Каждый день он минимум по часу занимался физическими упражнениями и, если была возможность, оттачивал мастерство в практической стрельбе.
К концу 1994 года советники и инструкторы были окончательно выведены из почти ставшей родной Африки. Осталась лишь база ВМФ. Водорезова и других офицеров ВДВ, прошедших джунгли и болота, ждала Чечня. В ней было еще больше всякого, о чем вспоминаешь не без горечи. Гриднев дослужился до капитана и уволился из войск по собственному рапорту. Причин не объяснял даже самым близким людям.
Что сейчас с Сашкой?
Глава 4
– Гриднев Александр Борисович. Окончил ВИИЯ... – прочитав вслух незнакомую аббревиатуру, старший лейтенант Островной сделал паузу, потом с максимальной вежливостью в голосе уточнил: – Что за ВИИЯ?
– Военный институт иностранных языков, – пояснил задержанный.
– А что в спецназе ВДВ делал? – усмехнулся Островной.
– Пленных допрашивал, – ответил Александр Борисович Гриднев, – радиоперехваты переводил.
– И какие языки знаешь?
– Английский, испанский, португальский, фарси, фарси-кобули, пушту, турецкий...
– Достаточно, – оборвал Гриднева Островной. – По-турецки, значит, понимаешь, а вот по-русски не очень. А, Гриднев?
– Не понял, – отозвался допрашиваемый.
– Странный ты мужик, Гриднев, – прищурившись, проговорил Островной. – Вроде офицер, а выглядишь как наркоман, с волосами точно у хиппаря. Денег на стрижку нет?
Гриднев не ответил, лишь пригладил назад свою и в самом деле совсем не офицерскую прическу.
– Ладно, лирическое отступление закончено, – произнес Островной, в упор разглядывая сидящего напротив него Александра Борисовича.
У Гриднева было худое лицо с двумя заметными шрамами. Одет он был, точно арбатский музыкант конца восьмидесятых прошлого века, в старомодную джинсу.
– Я, Гриднев, как и ты, специалист по допросам, – сообщил после паузы Островной. – И у меня свой переводчик имеется. Для тех, кто русским плохо владеет.
Островной кивнул назад, где около двери разминал кисти рук вчерашний амбал. Тот, что принимал участие в задержании Гриднева.
– Ты стрелял в журналиста Нечаева и его собеседника! – с напором в голосе произнес Островной. – Есть свидетельские показания, и я тебе очень советую сознаться.
– Где они, ваши свидетели? – негромким голосом поинтересовался Гриднев.
Островной переглянулся с амбалом. Тот перестал разминать кисти рук и вплотную подошел к Гридневу.
– Я твой главный свидетель, адвокат... – заговорил амбал. – И доктор. Тебе ведь нужен доктор? Еще нет? Ну, скоро понадобится.
Амбал слегка наклонил свою стриженую низколобую голову и коротко, без замаха, ударил Гриднева кулаком в область печени. Гриднев слегка покачнулся, но устоял на ногах. Шрам на его лице заметно дернулся, но выражение его серо-голубых глаз осталось прежним – спокойным и несколько отстраненным.
– А ты в самом деле крутой, – удивленно проговорил амбал. – Смотри, Дэн, уж не терминатор ли он?
– Скорее ты разучился бить, – отозвался Дэн, намеренно распаляя амбала.
Тот ждать себя не заставил и нанес второй удар, на сей раз более мудреный. Сделав обманное движение правой рукой, амбал своей тяжелой ножищей провел резкий удар в голову, демонстрируя растяжку, свойственную профессиональным кикбоксерам. На сей раз допрашиваемый отлетел к противоположной стене, но вновь каким-то чудом сумел сохранить равновесие. Амбал двинулся на него, готовя серию сокрушительных ударов. Он явно был большим спецом в рукопашном деле. Гриднев на его фоне выглядел тощим десятиклассником. Однако дальнейшее оказалось совершенно неожиданным для единственного зрителя Дэна Островного. Кикбоксер пробил-таки Гриднева в корпус, согнул почти пополам и уже готов был точным ударом в челюсть уложить Александра на твердый, холодный пол тюремной камеры. Но его пудовый кулак пролетел в каких-то миллиметрах от лица Гриднева, а сам кикбоксер тут же зашелся диким, захлебывающимся кашлем. Гриднев сумел распрямиться и ударил кикбоксера фалангой пальцев под кадык. Не столько ударил, сколько ткнул. На какую-то долю секунды кикбоксер потерял ориентацию в пространстве, и этого вполне хватило Гридневу, чтобы сбить его на пол ударом по коленной чашечке. Третий удар Гриднев нанес ребром стопы в висок, окончательно отключив кикбоксера. Вся схватка заняла несколько секунд, поэтому Дэн Островной не сразу сообразил, что происходит. Между тем Гриднев одним прыжком оказался рядом с ним, и через мгновение Дэн, как и его коллега кикбоксер, в обездвиженном состоянии растянулся на тюремном полу. Гриднев быстро нагнулся, поднял папку с бумагами, которая еще секунду назад была в руках старшего лейтенанта. Последними были подколоты показания некоей Терентьевой Е. А. Она сообщала, что собственными глазами видела, как в момент завязавшейся в кафе потасовки длинноволосый мужчина в джинсовом костюме и со шрамами на лице поднялся из-за своего столика, достал оружие и открыл огонь по гражданам, сидящим за соседним столом. Кончались показания Терентьевой Е. А. дежурными словами «с моих слов записано верно...». Далее должна была бы стоять подпись этой самой Терентьевой Е. А., но подпись отсутствовала. Значит, либо нет никакой Терентьевой, либо Терентьева есть, но показаний не давала, либо, наконец, давала, но не те, которые якобы записаны с ее слов верно. Скорее всего последнее – Саша помнил вчерашнюю девушку, которая наотрез отказалась опознавать его как стрелявшего. Значит, по крайней мере один свидетель в его пользу есть. Что ж, это уже вносило определенную ясность. Саша захлопнул папку и как ни в чем не бывало покинул камеру, которую Островной с кикбоксером почему-то не заперли. В коридоре Гриднев нос к носу столкнулся с дежурным по изолятору, немолодым старшиной, вооруженным резиновой дубинкой и рацией.
– Такая незадача, старшина, – разведя руками, миролюбиво произнес Гриднев. – Ваши коллеги-опера заспорили о методах современного допроса. Сильно разгорячились и... – Саша пожал плечами и продолжил тоном трагического актера: —...немного поколотили друг дружку.
Ни слова не говоря, старшина заглянул в камеру. Дэн и кикбоксер признаков жизни не подавали.
– Отметьте, пожалуйста, в рапорте, – Саша доверительно склонился к обескураженному старшине, – что я пытался разнять их, но мне тоже немного досталось. А когда они рухнули без чувств, я немедленно бросился за врачом. Где мне его искать, кстати говоря?
– Сейчас, – произнес в ответ старшина, оценив, что от интеллигентного заключенного Гриднева никакой угрозы не исходит. – Вернись в камеру, врача я сам вызову.
Между тем Островной пришел наконец в себя. Поднялся с пола, отряхнул помятый недешевый костюм и произнес:
– А ты, Гриднев, дурак. Совсем дурак... Разговор с тобой теперь будет совсем другой... Подымайся, хватит валяться.
Последнее относилось к медленно приходящему в себя кикбоксеру.
– Другой разговор – сколько угодно, – проговорил вернувшийся в камеру Саша. – Слушай, Островной, а ведь у тебя никаких свидетельских показаний нет. Зачем этот спектакль?