ПЕРВАЯ ПРОБА
В кабинете, кроме Платайса, сидели начальник дивизии, военный комиссар и начкомпешраздив. Это длинное словечко обозначало должность начальника команды пеших разведчиков дивизии. Все выжидательно смотрели на дверь. Она приоткрылась, и в кабинет вошла девочка лет тринадцати в широкополой шляпе с бантом, в белом нарядном платьице. В правой руке она держала поводок. Девочка хотела сделать реверанс, но поводок вдруг резко натянулся и чуть не опрокинул её на спину. За дверью послышалось грозное рычание. - Чако! Чако! - закричала девочка грубоватым голосом. В коридоре перед кабинетом, вздыбив на загривке шерсть, стояла большая овчарка в наморднике. Тётя Майя осторожно подталкивала собаку сзади. Но овчарка угрожающе рычала и не двигалась. - Отставить! - сказал начальник дивизии и широкой ладонью провёл по гладкому выбритому до синевы черепу. - Чтобы приручить эту собаку, нужен не один месяц, а у нас - считанныe дни. Уведите её! Девочка огорчённо протянула поводок тёте Майе и не очень уверенно сделала, наконец, реверанс. - Спокойно! Спокойно! - произнёс Платайс. - Пройдись по комнате. - И сними, пожалуйста, шляпу, - попросил военный комиссар, молодой и, вероятно, очень весёлый человек с большими карими чуть навыкате глазами. Девочка сдёрнула шляпку и порывисто прошагала от двери к окну и обратно. Новые большие туфли на низком каблуке деревянно постукивали по полу. - Не велики они? - спросил начкомпешраздив. - Малы! - ответила девочка тем же грубоватым голосом. - Я уже палец натёр... ла! Начальник дивизии снова с явным неодобрением погладил рукой по бритой голове, а Платайс сказал: - Больше нельзя - будет слишком заметно!.. Ходи, ходи - дай присмотреться. И не вышагивай, как солдат в юбке! Семени ногами! Девочка несколько раз прошлась по кабинету, поправляя рукой смолисто-чёрные волосы, гладко зачёсанные назад и стянутые на затылке в крохотный пучок. Лицо у неё было бледное, худенькое, плечи костлявые, ноги тонкие. Казалось, что девочка только вчера встала с кровати после тяжёлой болезни. Начкомпешраздив подозвал её к себе, усадил рядом на стул и, переглянувшись с начальником дивизии, спросил: - Как тебя зовут? - Мэри! - ответила девочка и покраснела. - А почему ты краснеешь? - Стыдно... Голос у меня очень хриплый... После тифа. И волосы ещё не успели отрасти. Меня обстригли, когда я болел... ла. - Одно такое ла - и... - начальник дивизии не закончил, но все поняли, что он хотел сказать. - А его не будет! - крикнула девочка сердито. - Это ж первый день!.. Вас бы в платье нарядить, волосы бы покрасить и в туфли бы засунуть - вы бы ещё хуже были! - Мика! - строго произнёс Платайс. Военный комиссар от души расхохотался. Улыбнулся и начальник дивизии. - Это ты верно сказал. Женщина из меня получится плохая, но я и не собираюсь играть эту роль. - А я сыграю! Сыграю!.. И если... если вы меня не пустите, я папу туда тоже не пущу! - Мика! - укоризненно повторил Платайс. - Ты, папочка, путаешь! Я - Мэри! От волнения и страха, что его не пошлют вместе с отцом, у Мики голос стал не такой грубый. Он вскочил со стула, поклонился всем с глубоким приседанием, как учила его тётя Майя, и тоном хорошо воспитанной вежливой девочки спросил: - Можно мне уйти, папочка? У меня сейчас урок художественного вязанья. Когда Мику отпустили, начальник дивизии сказал: - Я бы предпочёл настоящую девочку... Приказывать боюсь - вам ехать, а не мне, - но хотел бы понять, почему вы так настаиваете на варианте с сыном? - Потому что он - сын! - просто ответил Платайс и повторил: - Мой сын. Я знаю его, я его люблю и я могу, имею право идти с ним на риск. - Но когда с вами будет настоящая девочка, риска меньше, - возразил начальник дивизии. - Зато заботы больше. Чужой ребёнок. - А о своём вы не будете заботиться? - Ты не прав, Петр Лаврентьевич! - поддержал Платайса военный комиссар. Представь, что меня ранило, а жена моя заболела. Ну и по доброте душевной взял ты в свою семью мою дочурку. О ком ты больше будешь заботиться: о своих или о моей? - Э! Нет! Не пойдёт! - начальник дивизии выставил вперёд ладонь отгородился от комиссара. - Больно уж твоя Катька егоза большая! Все рассмеялись. - В общем, я за двух Платайсов! - сказал комиссар. - Я тоже! - поддержал его начкомпешраздив. - Ну что ж... Согласен! - сдался начальник дивизии. - А собаку, - вспомнил он, - собаку замените. Это уж приказ! Найдите бесхозную, изголодавшуюся. Приласкайте, накормите - она через день признает вас и полюбит... И ещё приказ: днюйте и ночуйте с господином Митряевым, а Мика должен присмотреться к Мэри...
КУПЦЫ МИТРЯЕВЫ
Говорят, ещё в петровские времена поселились купцы Митряевы в Чите. Скупали у охотников пушнину, везли её в Петербург и продавали с немалой для себя выгодой. Но большого богатства не сколотили - не везло Митряевым. И это невезение, как наследственная болезнь, переходило из рода в род. В семье от отца к сыну передавались рассказы о шаровой молнии, когда-то до тла спалившей всё имущество Митряевых, о разбойных людях, не раз грабивших обозы с пушниной, о моровой язве, выкосившей Митряевых чуть ли не под самый корень. К началу двадцатого века в Чите в небольшой усадьбе на окраине города жили трое Митряевых: отец и два сына. Их знали как купцов средней руки, не брезговавших никакими торговыми махинациями. Старик был скуп. Взрослые сыновья не могли даже обзавестись собственными семьями, потому что он не хотел делить имущество. Когда началась русско-японская война, младший сын уговорил отца отправить его в армию. Пристроился он на службе расчетливо: поближе к деньгам. Пошёл, как тогда говорили, по финансовой части. Выбрав удобный момент, он перебежал к японцам, захватив с собой всю казну полка - до единой копейки. Отец проклял сына, уничтожил всё, что напоминало о нём, и вскоре умер. После его смерти дела Митряевых пошли в гору. Старший сын разбогател на поставках продовольствия русской армии. А младший сумел в Японии удачно пустить в оборот казённые деньги, заимел в Токио влиятельных друзей и не собирался возвращаться в Россию. Братья не переписывались, потому что особых родственных чувств друг к другу не испытывали. Осталось у них, пожалуй, одно любопытство: хотелось узнать, кому повезло больше. И случай такой представился. Однажды к старшему Митряеву заехал некто Бедряков - тайный торгаш опиумом. Он привёз поклон от младшего Митряева и рассказал, что тот руководит в Токио большой коммерческой фирмой, что он женился, имеет дочь и зовёт брата в гости. Все расходы на поездку берёт на себя. Старший Митряев вспылил: он и сам не нищий! Жены, правда, у него нет и уже не будет - стар стал, а насчёт денег - это ещё посчитать надо, у кого больше!.. Прошло ещё несколько лет. И появилась у старшего Митряева старческая сентиментальность. Вспомнил он о приглашении брата. Захотелось увидеться с ним. Поездку в Японию он наметил на весну 1918 года. Но грянула революция - стало не до поездки. Заперся старший Митряев в своей усадьбе и, вооружив всех слуг, решил отсидеться, дождаться спокойного времени. А оно всё не приходило. Когда в Чите появились семёновцы и японцы, оккупировавшие Дальний Восток, Митряев снова вспомнил о брате, и полетела в Токио длинная слезливая телеграмма. Старший Митряев писал, что сам приехать не сможет - болен и долго не протянет, просил навестить его перед смертью, обещал всё своё богатство передать брату. Ответ пришёл в тот день, когда старшего Митряева отвезли на кладбище. Брата он не дождался, но успел написать завещание, оформил его по всем правилам и для надёжности зарегистрировал у японских военных властей. Знал Митряев, что нельзя доверять семёновцам, хозяйничавшим в городе, разграбят они его имущество. Только страх перед японцами мог предотвратить это. Алексей Петрович Ицко, управлявший делами старшего Митряева, прочитал телеграмму младшего Митряева и спрятал её в секретный сейф, с давних времён врезанный в стену кабинета за письменным столом. В телеграмме сообщалось, что брат выезжает из Токио и вскоре прибудет в Читу. Младший Митряев плохо представлял, что происходит в России. Поездка казалась ему совершенно безопасной. Он даже взял с собой дочку и вместе с ней и овчаркой Чако очутился не в Чите, а сначала у партизан, а потом в штабе одной из дивизий Амурского фронта. Эта сложная тайная операция готовилась долго и тщательно. Всё было сделано с таким расчётом, чтобы вместо младшего Митряева в Читу - в логово семёновцев - мог приехать опытный советский разведчик.
ПРОВЕРКА
Поезд подтащился к читинскому вокзалу. Комендантский взвод высыпал на платформу. Разбившись на четвёрки, солдаты разбежались вдоль состава. Началась обычная проверка документов. Большинство приехавших были военные. Лишь кое-где среди офицеров и солдат попадались другие пассажиры. Их проверяли особенно тщательно и придирчиво. В тамбуре второго вагона появился франтовато одетый человек с надменным властным лицом и спокойным, немного ленивым взглядом. - Документы! - потребовал унтер-офицер. Не обращая на него внимания, мужчина громко позвал носильщика и стал спускаться вниз, брезгливо придерживаясь за пыльные поручни. Унтер разозлился и рявкнул на всю платформу: - Предъявить документы! В ответ послышалось рычанье, и над плечом остановившегося на нижней ступеньке мужчины высунулась оскаленная собачья морда. Овчарке не понравилось, что с её хозяином разговаривают так грубо. - Чако! - прикрикнула появившаяся в тамбуре девочка и успокаивающе погладила собаку по голове. - Никто папу не тронет! А мужчина холодно оглядел унтер-офицера и, вытаскивая из кармана документы, процедил сквозь зубы: - Я, любезный, не глухой. Подбежал носильщик. - Четвёртое купе, - сказал ему мужчина и помог спуститься дочери на платформу. Спрыгнула и овчарка. Уселась у ног девочки, не спуская настороженного взгляда с унтер-офицера, который внимательно проверял документы. Японские иероглифы заставили его пожалеть о грубом окрике. Он подтянулся, козырнул и извиняющимся тоном произнёс: - Пожалуйста, господин Митряев! Подошёл высокий, коренастый извозчик. На щеке его ярко выделялись три глубоких рубца. - Беру дёшево, везу, однако, быстро. Куда прикажете?- пробасил он привычную фразу. - В усадьбу Митряева, - ответил мужчина. - Идём, Мэри! И они пошли за извозчиком. Впереди бежала овчарка. Сзади носильщик тащил два больших чемодана. На площади у привязи стояла потрёпанная коляска на высоких рессорах. Некрупная, хорошо откормленная лошадь мирно хрустела овсом, засунув голову в торбу по самые уши. Уселись. Коляска, разбрызгивая грязь, пересекла площадь и въехала в одну из улиц. Мика, надвинув на лоб японскую шляпку, с любопытством озирался по сторонам. Платайс припоминал карту Читы и проверял, хорошо ли он ориентируется в незнакомом городе. За этим поворотом должна показаться колокольня... Правильно! Вот она торчит над крышами домов. А слева от церкви стоит дом Митряевых. Старый, двухэтажный, рубленный из толстых стволов вековых лиственниц. Прохожих было много, большинство военные. Солдаты шли и строем, и в одиночку. И все с любопытством оглядывали коляску с большой овчаркой, сидевшей между мужчиной и девочкой. Во многих дворах дымились походные кухни. Казалось, что коляска едет не по городу, а по военному лагерю. Миновали ещё один поворот. Эта улица вела на городскую окраину. Дома здесь стояли пореже, грязь на дороге стала гуще. - С приездом, однако, господин Митряев! - неожиданно произнёс извозчик, когда поблизости никого не было. - С благополучным приездом! - добавил он, не поворачиваясь. - Отчаянная голова! Надо ж - в такую берлогу сунуться! Да ещё с сынишкой! Мика вздрогнул и сжался. Платайс спокойно похлопал сына по колену. - Всё, Мэри, в порядке!.. Такой тройной шрам лучше всякого пароля... Откуда он у вас, Карпыч! Извозчик шумно вздохнул, приподняв широкие плечи. - Молодой был - дурной... Один на медведя хаживал... Осталась памятка от когтей. - Скажите, Карпыч, - спросил Платайс, - вы заметили что-нибудь или знали, что я с сыном? - Партизанский телеграф донёс, а так, вроде, не заметно. Карпыч говорил тихо, глухо и ни разу не оглянулся на седоков. - Вы уж того... не обижайтесь!.. - попросил он. - Со спиной моей говорить приходится. А что поделаешь?.. Глаз чужих много... Бедному извозчику вроде не о чем с японским богачом беседовать... Особо по первому разу... Опасно... Нас тут недавно крепко потрясли... Вдвоём, считай, остались... Слабая мы вам подмога. - Ничего, Карпыч, ничего! - сказал Платайс. - Дайте мне только оглядеться... А кто второй? - Тоже извозчик - ломовой. - А звать как? - Все Лапотником прозывают. И вам так же надо, - Карпыч причмокнул на лошадь и кнутом указал на почерневший от времени особняк. - А вон и усадьба Митряева... Держитесь: управляющий - жох! Что там проверка на вокзале! Этот похуже будет - печёнку выест!.. Ну, а меня, когда надо, на площади у станции найдёте. - Мы что-нибудь получше придумаем, - возразил Платайс. - Всё, однако! - прервал его Карпыч. - Помолчим... Опасно. Забор вокруг усадьбы был добротный, высокий, без единой щёлочки. Ворота и небольшая дверь в них наглухо заперты. Массивные ставни на окнах второго этажа, видневшегося за забором, тоже были закрыты. Не дом, а крепость или острог, угрюмый, почерневший. Карпыч остановил лошадь у ворот и долго стучал кнутовищем в запертую дверь. Платайс и Мика сидели в коляске. Овчарка скулила и с беспокойством поглядывала то на них, то на забор. Она просила разрешения отойти от хозяев. Платайс кивнул головой - разрешил. Чако сорвался с места. Он мчался не к воротам, а вдоль забора. И Платайс успел заметить, как метрах в десяти справа от ворот закрылся потайной глазок, прорезанный в доске. Не добежав до "глазка", Чако остановился и пошёл назад. Он слышал шаги за забором. Человек, следивший за коляской, приближался к воротам. Дверь открылась. - Кого привёз, Карпыч? - спросил высокий костлявый мужчина с чёрными крохотными усиками и гладко причёсанными на прямой пробор волосами. - Известно кого, Ляксей Петрович, - ответил извозчик. - Братца хозяина вашего - царство ему небесное. Не дождался, горемычный... Управляющий пригнулся, пролез сквозь низкую дверь с высоким порогом и, косясь на овчарку, скалившую зубы, дважды сдержанно поклонился: сначала Платайсу, потом - Мике. - Милости просим! Выпрямившись, он представился: - Ицко, Алексей Петрович. При вашем брате состоял в управляющих, а теперь - ваша воля. - Я думаю, - ответил Платайс, - мой брат плохих людей не держал, а хорошие и мне нужны. - Милости просим! - повторил управляющий и, скрывшись за воротами, быстро распахнул обе створки. Карпыч подвёл лошадь к широкому крыльцу с резными потрескавшимися балясинами, покрякивая, снял чемоданы и сказал Платайсу: - Вот и прибыли... Дай вам бог удачи, однако, господин Митряев! Платайс достал кошелёк, протянул Карпычу пару крупных бумажек, предупредил: - У меня много будет поездок. Ты, дед, каждое утро заглядывай сюда. Управляющий скажет, нужен ты или нет. Пряча поглубже деньги, Карпыч широко улыбнулся. Рубцы на щеке разошлись, как меха гармошки. За сивыми усами прорезались белые крепкие зубы. - Да за такую деньжищу!.. Да я день-деньской у ваших, ворот торчать буду! - Не надо! - улыбнулся и Платайс. - По утрам заезжай. - Куда прикажете? - спросил управляющий, подымая чемоданы. - Оба в спальню. А затем приходите в кабинет, - сказал Платайс и первый уверенно вошёл в дом, знакомый по плану, начерченному настоящим Митряевым. - Ну, здравствуй, хоромина!.. Сколько же лет я в тебе не был?.. Лет пятнадцать?.. Нет, больше! - В голосе Платайса звучало неподдельное волнение. - Мэри! Я здесь и родился!.. Нравится тебе этот дом? - Не очень, папочка! - хрипловато ответил Мика и прокашлялся, чтобы голос стал потоньше. - Ваша дочка простыла в дороге? - спросил управляющий. - Можно ванну истопить горячую. Только служанки в доме нет. Я всех слуг уволил, чтобы не платить даром. - Не надо! - отказался Платайс. - Ванну истопите вечером... А у Мэри это после тифа, да ещё и воспаление лёгких было. - То-то я смотрю - волоски короткие! - посочувствовал управляющий. "Глазастина длинноногая!" - про себя обругал его Мика. - Жду вас в кабинете, - сказал Платайс, остановившись у одной из дверей. - Слушаюсь! Управляющий кивнул головой и понёс чемоданы дальше - в спальню. Кабинет был обставлен вполне современной мебелью. Большой стол с богатым чернильным прибором и дорогими костяными счётами. Диван и три кожаных кресла. По стенам - шкафы с застеклёнными дверцами, на полках - конторские книги. У камина - новая полированная качалка с длинными выгнутыми полозьями. И только за столом стояло очень старое широкое дубовое кресло с высокой, как у трона, фигурной спинкой и толстыми подлокотниками. Платайс заинтересовался этим креслом, а Мика забрался в качалку. Такой штуковины он никогда не видывал. Тяжёлая, с хорошо подогнанными полозьями, она закачалась плавно и бесшумно. - Мэри! - одёрнул сына Платайс. - Не увлекайся! Постучав, вошёл управляющий, снова сдержанно поклонился и прищурил без того маленькие острые глаза. - К вашим услугам. - Садитесь! - предложил Платайс. - И расскажите мне о брате. Я ведь ничего не знаю. Мне только во Владивостоке сообщили о его кончине, но что и почему - никаких подробностей. - Кто сообщил? - глядя на свои острые колени, спросил управляющий. - Я привык спрашивать, а не отвечать, - сухо произнёс Платайс. - Прошу учесть это на будущее. Но для первого раза отвечу: мой давний токийский друг - генерал Оой из тёплых ко мне чувств очень заинтересован, чтобы оставленное братом наследство целиком, без потерь перешло в мои руки. - Пока не пропал ни один гвоздь! - хмуро сказал управляющий. - Вы сможете в этом убедиться, прочитав завещание. В нём перечислено всё. - Где же оно? Управляющий достал из кармана длинный ключ со сложной бородкой. - Пожалуйста... Секрет сейфа, надеюсь, вы знаете? Платайс задумался. - Я здесь не был больше пятнадцати лет... Управляющий перебил его: - А сейф установлен еще вашим батюшкой - лет сорок назад! Платайс зашёл за стол, сел в старинное дубовое кресло и на секунду прикрыл глаза, делая вид, что старается припомнить секрет сейфа. Недаром Платайс провёл с Митряевым несколько дней и ночей, по капле выжимая из него необходимые сведения о брате, об отце, о Чите, о доме, о сейфе... Замочная скважина - в левом подлокотнике кресла. Повернуть два раза... А что, если Митряев и сам забыл секрет замка или умышленно сказал неправду?.. Но пока всё сходилось. Платайс нащупал в подлокотнике отверстие, вставил ключ. Кресло с круглым куском п